Ознакомительная версия.
…Но вот следопыты отыскали то, ради чего мы ушли из лагеря в такую даль. В земляном валу, прилегающем к каналу, была брешь: пыльная, узкая расщелина, грозящая скорым обвалом.
— Тудой! Тудой! — выпалил Макар и первым рванулся в опасный проход.
За товарищем последовал Олежка. Нам с Лаптевым ничего не осталось, кроме как поспешить вдогонку.
Преодолев расщелину, в которой безраздельно правил слепящий пылью сквозняк, мы очутились перед пологим спуском в канал. Из песчаного склона выступали скальные языки, которые оказались вполне удобными ступенями естественного происхождения. Я присмотрелся к породе и сделал для себя очередное открытие: это был известняк! На сколе «ступени» можно было рассмотреть даже оттиски древних моллюсков с раковинами в форме равностороннего треугольника.
Удивительный, полный загадок мир! В другой ситуации я бы отдал все, чтобы побывать здесь в качестве исследователя-первопроходца. Этот мир сделал бы меня более известным, чем Австралия — Джеймса Кука или Африка — Джонатана Ливингстона!
В древности эти пустоши были дном океана — кто бы мог в такое поверить? И ветер когда-то резвился не над долинами ржавых песков, а над богатыми жизнью водами…
Мы с превеликой осторожностью начали спуск.
— Со-ёся и будешь куковать, пока не умгггёшь! — предупредил Макар загодя.
Над нами росла стена вала. Восточный берег, напротив, опал и превратился в сиреневую полосу, которая едва-едва поднималась над линией горизонта. В лоне этого грандиозного сооружения я чувствовал себя мурашом, рискнувшим спуститься в сточную канаву.
В середине пути мы ощутили, что ветер уже не в силах развеять поднимающийся с обмелевшего дна тяжелый запах ила и стоячей воды. В какой-то момент я испытал сомнения: что съестного можно добыть в эдакой помойке? Однако даже отвращение не могло свести на нет голодные спазмы, терзающие мой эпигастрий. Я упрямо продолжал спуск.
Дно канала покрывала бурая жижа. Кое-где поверх нее сверкали яркие заплаты не успевших высохнуть луж. Жижа пузырилась, время от времени на поверхность вырывались газы, производя при этом звук, который в светском обществе сочли бы неприличным.
Я заметил, что над лужами дрожит воздух. Присмотревшись, понял, что это кружат над водой тысячи мельчайших насекомых. Неужели все живое на планете привязано к каналам? К сооружениям, которые мы вынуждены разрушать, исполняя волю неведомых «хозяев»?
Над моим ухом с обыденным жужжанием пронеслось крупное насекомое. Я успел заметить, как сверкают на солнце радужные крылья, которых было не две и даже не три пары. Пока я провожал эту многокрылую стрекозу восторженным взором, Макар и Олежка подступили к самой жиже.
— Дядя Павел! — обратился ко мне паренек, засучивая рукава. — Что вы больше всего любите покушать?
— Отбивную из куриного филе с грибами, — машинально ответил я (мои мысли были еще заняты насекомыми загадочной планеты), — уху из осетрины…
Гальванер Лаптев шумно сглотнул.
— Сейчас будет вам осетрина! — пообещал Олежка и сунул обе руки по локти в жижу.
Макар достал из кармана обрывок рыбацкой сети с мелкими ячейками, разложил ее на нижней известняковой ступени. Затем, перекрестившись, погрузил обе руки в грязь.
Мы с Лаптевым встали у них за спинами. Нам было без меры любопытно: чем все закончится? В грязи копошились толстые серые черви, похожие на знак параграфа. Неужели они и есть — наша будущая трапеза? «Не страшны черви, которых мы едим, страшны те, которые едят нас», — говаривала мне бабушка всякий раз, когда я раскусывал яблоко и находил в нем досадную червоточину.
— Вот тебе осетринка! — объявил Олежка. Грязь выпустила его правую руку, издав при этом страстное «чвак!».
Я с опаской поглядел на улов. Парень, улыбаясь, показывал мне облепленный жирным илом шар. Заметив мое недоумение, он засуетился:
— Ща, дядя Павел! Ща он станет красивым!
Олежка быстро вытер шар рукавом своей и без того не сильно-то чистой фуфайки. Повертел в ладонях, подышал, словно на стекло. Теперь я видел, что у него в руках — кокон, облаченный в упругую мембрану. Сквозь мембрану просвечивались синие сосуды.
Парень вынул из-за пояса заточку и сделал аккуратный надрез на круглом боку кокона. Брызнули прозрачные капли. Олежка запрокинул голову и без тени брезгливости выдавил жидкость себе в рот.
— Чистая вода! — Он крякнул и с шумом вытер губы тыльной стороной ладони. — Как из колодца в деревне.
Далее он содрал с обмякшего кокона мембрану. Моему взгляду открылось хрупкое существо, одновременно походящее на рыбу и на земноводное. Плоская лягушачья голова с двумя парами закрытых бельмами глаз, простейшие наружные жабры, пара перепончатых лап, чешуйчатая спинка, хвост, закрученный спиралью, словно у козерога.
— А вот эту зверюгу уже можно есть… — пояснил Олежка. — Только на углях надобно потомить подольше, не то отравиться немудрено.
— На жабу похоже, — вынес вердикт Лаптев.
— Французы едят лягушек, — сказал я, трогая создание пальцем. Оно было покрыто слизью и казалось таким холодным, точно его вынули из рефрижератора.
— А я что — возражаю? — Лаптев пожал плечами. — Чем мы хуже французов?
— Когда канал мелеет, — продолжил Олежка, — они зарываются в ил и выращивают вокруг себя мешочек. Мешочек наполняется чистой водой. Так они лежат и ждут, покуда русло не наполнится…
— Никогда! — сказал я, ощущая, как во мне закипает негодование. «Хозяева» рано или поздно погубят жизнь на планете. Уничтожат и без того скудную флору и фауну! Не дождутся влаги похороненные под толстым слоем песка лягушки-козероги, исчезнут многокрылые стрекозы, а с ними — черви-параграфы и еще бог знает сколько живых тварей. Возможно ли представить более дерзкое и более страшное преступление? И печальнее всего, что орудием этого преступления станут наши руки.
Олежка бросил полу-жабу в ближайшую лужу.
— Зачем? — удивился Лаптев. — Эх, ты…
— Оно скоро очухается, — ответил парень. — А когда очухается, сразу начнет кусаться. Нужно набрать мешочков, сколько сможем. Откупоривать их будем у костра, чтоб так: вынули и тотчас на угли.
Послышался шелест стекающих по склону камней, защекотала ноздри пыль. Мы обернулись и увидели, что на гребне вала танцует, пытаясь удержаться и не упасть в канал, цилиндр — механизм «хозяев». Частили гибкие щупальца, взметалась фонтанами земля. Казалось, еще миг — и наш соглядатай сорвется вниз.
— Любопытство кошку погубило, — изрек Лаптев.
Каким-то чудом цилиндру удалось выровняться. Но только на секунду. Теперь его тащило к противоположному склону. Взлетели вверх щупальца, раздался металлический скрежет… Цилиндр исчез с гребня вала.
Ознакомительная версия.