На автопилоте отворив дверь - никогда не запиравшуюся в отсутствии хозяина -Толстиков шагнул через порог. Свет включать не стал: пробивавшихся из коридора внутрь редких лучей вполне достаточно для ориентации - тем более, если спотыкаться просто не обо что.
Предвосхищая впереди драгоценный час отдыха, блаженного отвлечения от проблем, генерал с облегчением стянул и бросил на кровать свитер. Ощутив на коже прикосновение прохладного воздуха, Толстиков слегка расслабился. Мысли уже потихоньку настраивали организм на отдых. Широко зевнув, Илья устало опустился на кровать. Долой отправились ботинки, следом вскоре - и носки. Вытянув гудящие от постоянной беготни ноги, Толстиков с наслаждением пошевелил пальцами, привалившись затылком к прохладной стене.
И в этот самый момент чутье с запозданием всколыхнуло сознание: "В комнате кто-то неизвестный!" Это был привычный любому военному человеку шок: слух, зрение или что-то вовсе неосязаемой внезапно включает тревогу, в кровь резкими толчками сердце выбрасывает адреналин. Вся слабость, сонливость слетели моментально - словно и не было.
Но, конечно же, никакой опасности не было - уже через пару секунд Толстиков разглядел причину тревоги. Разглядел и облегченно расхохотался, откинувшись на кровать. Усталость сыграла с подсознанием злую шутку: сначала не дала вовремя разглядеть гостью, а после уже без всякой надобности подняла тревогу.
- Что смешного? - поинтересовалась Ветлуга. Не дожидаясь ответа, поднялась со стула. С неспешной элегантностью пересекла комнату, чтобы притворить дверь. В мгновенно сгустившейся темноте явственно громко - словно выстрел - прозвучал щелчок дверного замка.
- Ну так? - требовательно повторила вопрос Галина.
- Не обращай внимания... - все ещё продолжая смеяться, ответил Толстиков - Это от нервов...
- Хм! - усмехнулась Ветлуга в ответ. Затем, сбросив туфли, подошла к кровати - шаги босых ступней по паркету явственно, - легко опустилось с Толстиковым.
- Долго же ты ходил... Всё по своим цехам и лабораториям? - тихо спросила Галина. - Не можешь доверить людям самим?...
- А что? - удивленно ответил Толстиков. - Это же моя обязанность...
- Обязанность! - фыркнула Галина. - Конечно, только о своих железках и беспокоишься!
- Да что ты, в самом деле? - непонимающе пробормотал Илья.
- Ничего! - обиженно и весьма резко бросила в ответ Ветлуга. - Чурбан бесчувственный!!
- Галя... - все ещё на понимая такой перемены, Толстиков осторожно приобнял любимую за плечи.
- Дурак... - тихо повторила женщина, жалобно прижимаясь к широкой груди Ильи. - Ничего ты не понимаешь... Я ведь знала, что даже не подумаешь прийти, потому ждала здесь. А ты даже домой не мог пораньше...
- Да что же изменилось за эти несколько часов?
- Война... - почти неслышно произнесла Галина. Но сколько было в этом коротком слове боли, тоски, страхи - и, вместе с тем, - неприязни.
- Что ты говоришь, - улыбнувшись, Толстиков провел ладонью по пушистым волосам девушки. - Ведь война не только что началась...
- Нет! Для нас - только что! - решительно возразила Ветлуга. - Её привели за собой наши гости... Боже мой, как же стыдно!
- За что стыдно? - Илья решительно терялся в нити разговора. Отсутствие опыта в общении с противоположным полом сказывалось самым ярким образом.
- Стыдно, что я их почти ненавижу... - вновь едва слышно пробормотала Галина. В голосе не удалось скрыть порывистых всхлипов да и Толстиков ощутил, как на грудь осторожно капают теплые бисеринки слез. - Конечно, не они виноваты... Но именно с их приходом стало окончательно ясно: больше ничего не будет как прежде...
- Не будет как прежде... - задумчиво повторил Илья. - Пожалуй... Только ведь мы это знали и так.
- Знали, да не понимали... возразила Ветлуга. - Жили себе, не зная печали - вдали от проблем и суеты. Даже когда пришло сообщение о начале войны, нас это не задело. Мы ведь восприняли всё, словно команду, словно вводную для решения задачи - не более... Не было ни страха, ни дрожи в сердце, такой, чтобы пробрала до самой глубины... И после продолжили жить как прежде - не изменяя привычек...
И только теперь, когда беда уже стучится в ворота, - только теперь пришло запоздалое понимание! Когда пришли эти сильные, суровые люди - уже изменившиеся, прошедшие закалку огнем и болью... Все разом изменилось... Нет! Встало, наконец, по местам!
Толстиков и сам испытывал похожие чувства. Однако, как любой нормальный мужчина не мог не попутаться утешить любимую:
- Не переживай, Галя... Всё обойдется!
- Илья... - с нежностью ответила Ветлуга, отняв лицо от груди, придвинувшись вплотную. - Не нужно, прошу. Я ведь знаю, что происходит. Возможно, и лучше тебя. Не нужно слов. Мы и так потеряли столько времени...
И тогда ещё не созрело окончательное решение. Это случится позже: через пол часа дурманящего забытья Толстиков проснется один - в окружении безликих стен, на измятой простыни и с ощущением щемящей пустоты в сердце. Именно тогда генерал поднимется на ноги совершенно другим - изменившимся. Но это будет после...
Сейчас же для двоих в комнате - пускай на краткий миг - не осталось никого и ничего. Кроме жарких признаний, трепетных, робких прикосновений и одного всеобъемлющего "Люблю!"...
... Но, открыв дверь кабинета, Толстиков понял: "Опоздал". Пунктуальный Ильин вместе со вчерашней командой прибыл строго к назначенному времени. А возможно, и заранее. Естественно, в этих условиях ни о каком предварительном обсуждении позиций говорить не приходится. Оставалось одно: работать по обстановке.
- Добрый день, товарищи, - виновато произнес Толстиков, переступая порог. - Прошу простить, я, кажется, опоздал...
Подспудно Илья ожидал удивления коллег - даже надеялся. Расчет оказался верен: Галина, ничем кроме удивленно приподнятых бровей и распахнутых глаз, внешне не выдала себя. Однако молчание вместо дежурного приветствия - особенно на глазах гостей - говорило лучше всяких слов. Никогда подобного Ветлуга ранее не позволяла. Да и Белозёрский слегка опешил. Конечно, его подобная мелочь из колеи выбить не могла, но задела. На солидном лице проступила предательски кривая ухмылка.
Но, конечно, больше всего Толстиков рассчитывал на поддержку десантников. Ведь парад вышел из-за подспудного желания извиниться за вчерашний инцидент. В подобной форме праведный стыд лишь смог найти наиболее полное выражение. И с первых же слов Илья понял, что не ошибся. Во всяком случае, ему хочется так верить.
Отодвигаемые стулья надсадно скрежещут по полу. Невозмутимый Ильин вместе со своими порывисто поднимается на ноги, вытягиваясь в струнку. Словно не в кабинете находятся, а на параде... - мелькает в сознании Толстикова. - Только отчего же они честь отдают? Ведь без фуражек... Точно! Ведь в космическом флоте на этот счет исключение..."
