Ознакомительная версия.
Там лежал Дзюба…
Сиплое, короткое, прерывистое дыхание через открытый рот. Голова запрокинута. Мелко сучащие, подрагивающие руки. Молочно отсвечивающее, мокрое от пота лицо. На месте таза намотан огромный узел бинтов, какого-то тряпья и плащ-палатки. Упершись под самый лоб, глаза устремились в будущее, которого у него больше не было. Только прошлое…
Вот так. Мотался братишка на «уазике» и на своих двоих из «Душманбе» на погранзаставу и назад, мимо «вовчиков» и «юрчиков»[43], афганских духов и местных наркокурьеров, продажных мусоров и оскотинившихся партейцев, новоявленных баев и прочих тварей. Все видел, всего хапнул — полными горстями дерьма: и под пулями полежал, и по минам поездил, и пацанов потаскал. И вот тут, на пороге собственного дома, догнала… забрала Косая свое, что давно ей причиталось.
Подняв глаза, я рявкнул в сторону тропы:
— Какого хера вы, блядь, сидели?! Ракета — для кого была?!
Кто-то придушенно прошептал:
— Дзюба ленту свежую добить хотел, а «ПК» уже снялся, и выходил…
— Да не вышел, смотрю! — Ладно, что орать-то. Толку? — Антон! — Когда тот появился, продолжил: — Передерий! Заканчивай и вперед, никого не ждешь. Место встречи — по плану. Кузнецов! Винтовку и два магазина — сюда! Схватил «ПК». Бугай! Твой — «АГС». Полностью. Оба помогаете расчету с раненым. Дзюба, Жихарев остаются со мной… Выполнять! Бегом!
Мужики, дернувшись от окрика, за несколько секунд загрузились и ушли. Следом, опустив голову, прошел Дед.
Жихарев поднялся:
— Иди, командир. Догоню…
Он стоял прямо передо мной и был готов, тут даже и сомнений не возникало. В листве над головой чирикали латунные птички. Ожившая батарея лихорадочно укладывала мины на сто метров ближе и левее, чем следовало. Примерно в ту же степь глушил и пулемет. Решили, что мы будем уходить в Белогоровку, вероятно, их ввел в заблуждение разгоревшийся там бой. Может, просто отсекали от села, а следом за нами по тропе с горящим взором летит «на добивание» десяток «охочих»[44]. Сейчас как-то все равно, что у них в голове. Самим бы разобраться.
— Юра! Я своего на такое одного не оставлю… — Он поднял руку, но я не дал сказать: — И мне пофиг, что ты по этому поводу думаешь. Или — вместе, или — догоняй народ. Базара — не будет…
Глаз я так и не поднял. Сейчас не время в гляделки играть. Еще пара слов, и кто-то из нас свалится возле Дзюбы. Без командиров — лягут остальные. Но и уступить — нельзя. Лучше сразу — ствол в пасть и застрелиться к херам собачьим.
Непонятно передернув плечами, он тихо ответил:
— Подержи голову…
Старлей встал на колено и потянулся к ноге. Опустившись, я зажал виски Олежки меж ладонями. Жихарев вытащил нож, аккуратно ввел лезвие плашмя в рот и мощным, быстрым ударом в торец рукояти — как в долото — вогнал его под углом к затылку. Тело на миг вздрогнуло, выгнулось дугой и обмякло.
Я встал и поднял за кронштейн винтовку. Юра, не без усилия вырвав финку, порылся в карманах Дзюбы, нашел какие-то документы, спрятал и, не глядя на меня, двинулся по тропе.
Вышли к стоянке. Посмотрел… Народ понуро встал навстречу. Одному перевязывали плечо и ногу. Двое стояли со светящимися в темноте бинтами. Еще боец, с белой головой, сидел чуть дальше возле плащ-палатки с пулеметчиком. Зашибись! Один — убит и позорно брошен. Пара на руках, третий — не поймешь, двое — поцарапаны. Треть группы! Повоевали, бля…
Никольский подошел ко мне и, дружески положив руку на плечо, сказал:
— Кириллыч. Брат. Что сделаешь?! Не выполнил приказ — попал…
Я поднял глаза:
— Матери его расскажешь, хорошо?
Борек отшатнулся.
Слева горела Белогоровка. На окраине мощно полыхала БМП. Вторая, трофимовская, тоже огненным фонтаном пылала справа — на половине дороги между нами и станцией. Связи не было ни с кем.
Впереди занимались окраины города.
Так начался штурм Лисичанска.
* * *
При переезде трассы, меня встряхнул и выдрал из полудремы свистящий прямо в ухо шепот перегнувшегося через борт Передерия:
— Аркадьич, Аркадьич! Смотри! — Чуть дальше въезда во двор шахтоуправления, на тропинке под заборчиком, тихо пристроилось несколько гусеничных и колесных машин с массивным навесным оборудованием. В темноте особо не разобрать, но, видимо, какая-то специализированная техника. Судя по восторженным интонациям, фанат Денатуратыч свое родное увидел.
— Дед! Залезь, на хрен, в кузов — свалишься сейчас! — Он что-то еще успел быстро протараторить, но я уже занялся Педаликом.
— Ты, сучонок! Почему не разбудил?
— Так ведь… Не спали вы!
Еще два раза крутанув рулем и поддав газу, он мягко притормозил возле отшатнувшейся от машины группы людей. Ума не приложу, как наш водила так быстро ездит без света в темноте, при этом до сих пор никого не задавив.
— Не спали… Машину за угол — ждешь команды. И не тупи, понял!
Согласно кивнув головой и наверняка постанывая про себя: «Ну, вот, снова — ни за что!», Жук по-кошачьи вырулил меж двух грузовиков и тут же растаял вместе с «газоном» в ночном мраке.
Пока подошел «КамАЗ» с Жихарем, в меня энцефалитным клещом снова вцепился Грыгорыч:
— Командир, ты видел?! Ну, скажи — видел?!
Понятно, сам — не отвяжется. Надо было коньяком поделиться, да вот только стремное это дело — с Денатуратычем.
— Дед, что я должен был увидеть такого? Стоят машины, три штуки. Твои машины, саперные. Что дальше?
— Не саперные, а инженерные… ладно. Это универсальные минные заградители. Новые! Самые крутые! Механизированная постановка минных полей… каких хочешь — полей… — Он смотрел на меня так, как будто, повтори я это заклинание вслух, вода в соседней луже тут же превратилась бы в мерцающий лунным сиянием вермут.
— И что? — Вот уж умеет томить…
Бывший инструктор-подрывник, наклонив голову набок, скроил недовольную рожу и, невольно копируя интонации моей математички из давно закрытой восьмилетки, раздельно произнес:
— У нас нет, никогда не было и быть не может этой техники… Никогда — понимаешь? Это — россияне!
Понял — теория заговора. «Паранойя безжалостно косила наши ряды»!
— Григорьевич, дорогой! Все полезное, что мне суждено узнать, я узнаю в штабе, а что меня не касается, пусть стоит там, где поставили. И руками не мацать, а то поженят. Лады?! — Развернувшись, позвал взводного: — Юра, Передерий сидит у Педали в «шестьдесят шестом». До команды из кабины не выходит. Проследи, будь добр.
Дед озабоченно нахмурил брови и, подчинившись, успел по дороге от души прогрузить Жихаря. Зато не из обидчивых — радует.
Ознакомительная версия.
