Я деловито перебирал все эти игрушки, тщательно подгонял снаряжение, равномерно распределяя вес, закрепляя все так, чтобы ни одна металлическая деталь не брякнула при ходьбе. Уже давно не имел дела с оружием, но руки все помнили, двигаясь будто сами по себе, и это доставляло мне удовольствие. Это как встретить старого друга после долгой разлуки, как обрести некую потерянную часть самого себя. Ощутив в руках холодящий ладони металл винтовки, я почувствовал себя гораздо лучше. В конце концов, это моя стихия. Еще повоюем.
На сборы ушло не больше четверти часа, и сразу же после того, как я оприходовал все снаряжение из притащенного Ковальски контейнера, мы с Вэйлом отправились к десантной капсуле.
Капсула была нестандартной, как и предупреждал Вэйл, и даже располагалась она не в одном из распределительных туннелей, а в каком-то пыльном ангаре, добраться до которого составило немалых трудов. Остановившись на пороге ангара, я окинул взглядом предназначенное мне транспортное средство.
Агрегат, в котором мне предстоит отправиться вниз, около трех метров в высоту и представляет собой металлический тетраэдр со скругленными вершинами. На каждой боковой грани имеется по небольшому овальному люку, один из которых уже открыт, приглашая войти внутрь. Хотя, признаться, гостеприимство это напоминает гостеприимство широко распахнутой пасти хищника.
Я протиснулся внутрь капсулы и не без помощи Вэйла разместился в паутине фиксирующих ремней. Воздух здесь спертый и явственно отдает гнилью.
– Микроклимат оставляет желать лучшего, – брюзгливо заметил я.
– Уж не обессудь. Тебе все равно недолго торчать в этой жестянке.
Я еще раз придирчиво осмотрел все крепления, окинул взглядом убогие внутренности капсулы.
– Передатчик вмонтировали в саму капсулу – он слишком тяжелый, чтобы таскать его на себе. Так что каждый раз, как захочешь связаться с нами, придется возвращаться к капсуле.
– Не беспокойся, не думаю, что я по вам быстро соскучусь.
Вэйл усмехнулся.
– Правду про тебя говорят – у тебя отвратный характер. Ну ладно, запуск через четыре минуты. Мы дадим тебе десятисекундный отсчет, чтобы ты был готов. Кстати, не удивляйся, если вдруг расстанешься со своим завтраком. Говорят, в этих штуках здорово укачивает.
Люк с лязгом захлопнулся, и я оказался в полнейшей темноте наедине с собственными мыслями, тоже не особо светлыми. Наверное, заживо похороненный чувствует что-то подобное, когда над ним опускается крышка гроба. И дело тут вовсе не в клаустрофобии. Просто чувствует необратимость происходящего.
Через несколько минут из динамиков раздался голос Вэйла:
– Что ж, счастливого пути, Нортон. Свяжись с нами сразу же после посадки.
– Ну, если меня не размажет по стенкам этой жестянки, то свяжусь.
– Больше оптимизма, Грэг! Я в тебя верю.
– Ах, как трогательно! Кончай трепаться и давай отсчет!
– Ну если тебя это так интересует, ты отправишься в ад через десять секунд. Через девять… Восемь… Семь…
Капсула задрожала, пришла в движение, видимо, перемещаясь к шлюзу.
– Четыре… Три… Два… Один… Пуск!
Тряхнуло так, что я клацнул зубами. Фиксирующие ремни затрещали, до боли впиваясь в тело. Капсула еще не подхвачена гравитационным лучом, ей, наоборот, придали ускорение, чтобы отбросить от станции, выстрелили ею, как ядром из пушки. Перед мысленным взором явственно возникла картина падения крошечного кусочка металла с еще более крошечным человечком внутри в гигантскую разверзнутую пасть Поллукса-5.
Моя экспедиция началась. Экспедиция в ад…
Тьма. Первозданная, первобытная тьма, никогда не знававшая схватки со светилом, увидеть которое можно, лишь продравшись наверх через километровую толщу камня. Тусклый свет фар с трудом пробивается сквозь нее, выхватывает из небытия влажные неровные стены штрека, похожего на чью-то гигантскую трахею, мимоходом скользит по ним, чтобы спустя несколько секунд снова отдать их на милость царящему здесь мраку. Вперед видно метров на пять-шесть, не больше. Хотя и смотреть-то не на что – все тот же штрек, ведущий во тьму. Есть только этот туннель, грохот гусениц по каменистому полу и жуткая кислая вонь, чувствующаяся даже через респиратор. Одеревеневшие от напряжения пальцы сжимают скользкие от пота рычаги управления «кротом». Собственное тело кажется непомерно тяжелым, даже дышать тяжело, легкие с натугой втягивают разреженный воздух через респиратор.
Эта тьма… Она тоже словно бы давит на плечи, пригибает к полу, выдавливает из тебя последнюю надежду выбраться отсюда. По сравнению с ней чувствуешь себя ничтожеством, ты – всего лишь крохотное пятнышко света, ползущее по безбрежному океану мрака. И стоит погаснуть фонарю на крыше «крота» – тьма поглотит тебя, сожрет без остатка, и никто даже не вспомнит о тебе. Ты понимаешь, что уже сходишь с ума, стараешься не думать об этом, но страх не отпускает тебя, подстерегает на каждом шагу. Настигает во сне, уж там-то ему есть где разгуляться. Несколько месяцев – и воля человека сломлена, он превращается в трясущуюся полоумную тварь, которой только один путь – на пси-коррекцию. Я видел таких. Я сам едва не стал одним из них.
Уж не знаю, что меня спасло. Пожалуй, только воспоминания о Лите. И надежда. Даже не надежда, а какое-то маниакальное желание выбраться оттуда. Обычно в этих рудниках человек теряет всякое ощущение времени – когда ты один на один с Тьмой, каждый день кажется вечностью. Но я знал, что я здесь не навечно. Я должен был выйти через пять земных лет. Через 1825 дней, через 43 800 часов… И я отмерял для себя это время, выцарапывал отметку за отметкой на ржавой стене камеры, отсчитывал про себя секунды, когда плыл пятнышком света по океану мрака. Не знаю, выдержал бы я все пять лет…
Никогда не смогу понять, почему месторождения радия на Альдебаране разрабатывают именно люди. Слышал я, конечно, всю эту дребедень насчет того, что в этих штреках долго не выдерживает никакая электроника, кибы попросту слетают с катушек, и применять здесь можно только самые примитивные механизмы, без всяких там тонкостей. Но на хрена тогда вообще туда соваться?! Мало других месторождений? Ах, вам нужно средство для Кары, для наказания преступников? Дескать, пусть таким образом искупят свою вину, пусть помучаются, пусть потом, кровью, жизнью своей заплатят за содеянное?
Да пошли вы все!!! Да, я не ангел, я совершил немало такого, о чем сейчас жалею. Но чтобы понять свою вину, мне не нужны никакие альдебаранские рудники. Это моя вина, и мне с ней жить всю оставшуюся жизнь. Думаете, легко? А вы попробуйте! Есть, конечно, такие гниды, которые мать собственную прирежут безо всякого зазрения совести. Так таких надо просто уничтожать, как бешеных собак. Никаких там пси-коррекций – просто к стенке. А для остальных… Кто вы такие, чтобы судить?!
