Лузитаны, конечно, имели на сей счёт своё особое мнение, но кого оно интересовало, их заведомо неправильное мнение? Их лучшие бойцы легли в атаке на наш рубеж, а эти тыловые крысы даже экипированы были хуже самых захудалых из миликоновских ополченцев — ну, если честно сравнивать, конечно — пеших с пешими, а конных с конными. Конницу ихнюю мы смели сразу же, пешие попытались было что-то вроде вагенбурга из телег изобразить, но настолько бестолково, что и половины не успели. Часть мы порубили, часть оружие побросала. Три десятка я оставил разбираться с добычей, а сам с Тордулом поспешил к рубежу, где «на хозяйстве» оставался Велтур. Но там всё тоже завершалось — стрелки расстреливали противника из фортов, копейщики держали фронт, а лёгкая ополченческая пехота, которую шурин догадался выдвинуть в прорывы вслед за нашей конницей, охватила противника с флангов и тыла. Кто-то сражался до конца, стараясь продать жизнь подороже, кто-то — хотя бы уж умереть с оружием в руках, кто-то закалывался сам, дабы не попасть в плен, но кто-то и бросал оружие. Где-то с полсотни пленников набралось, и хрен ли с ними прикажете делать? Нам-то они нахрена? Римлянам разве только продать? Пожалуй, так и сделаем — один хрен с Назикой встретиться надо. Но это позже, а пока — есть дела поважнее…
У себя в палатке я достал одну из заранее приготовленных записок — ту, что для победного случая предназначалась. Подаю её нашему «почтмейстеру», тот к лапе голубя вяжет.
— Макс, ты обещал показать, что там написано, — напомнил мне Васькин, — А то один только я не знаю.
— Да не ломай глаза, там же мелко, только Володя и разберёт. Я сейчас покрупнее и поразборчивее продублирую.
— А зачем?
— Тучи видишь? Погода нелётная, и как по ней голубь долетит — хрен его знает. Да и мало ли что в пути случиться может? Охотник подстрелит, коршун сцапает — надо ещё и гонца отправить. Бенат! Ты как, отдохнул? Выбери десяток людей, кто устал поменьше, да дуйте к повару, чтоб накормил вас впрок. Потом возьмёте по два коня посвежее и доставите моё донесение в Дахау. Фабрицию, Володе, хоть самому Миликону — без разницы.
Пока они лопали, я достал кусок папируса и накорябал крупными печатными буквами: «НАД ВСЕЙ ИСПАНИЕЙ БЕЗОБЛАЧНОЕ НЕБО». Хренио прочитал, перевёл для себя мысленно на испанский, въехал — ох и долго ж он хохотал! Ему ведь тоже не нужно разжёвывать, ЧТО начнётся, едва в Дахау получат и прочитают это донесение! Мы ещё только выезжали, когда Миликон уже начинал выдвигать отряды за «лимес», на самую границу. Несколько дней они накапливались там в ожидании сигнала, и только его же ждут и его лучшие силы, оставленные у городка только на случай, если их придётся высылать к нам на помощь. Теперь ясно, что не придётся, а сигнал — вот он, у меня в руках. Именно этой кодовой фразой по радио, если кто не в ладах с новейшей историей, был подан сигнал к началу военного мятежа в Испании — того самого, который привёл к власти генерала Франко. Вот и мне тоже захотелось приколоться, подав тот же самый сигнал к началу операции «Ублюдок», гы-гы! Поржали с Васкесом — с нами он таким же циничным приколистом, как и мы сами, заделаться успел, я свернул папирус в свиток, запечатал, отдал Бенату — всё, главное — сделано.
Гнать туда сей же секунд наши уставшие в бою отряды — глупо. Толку от них, валящихся с ног! И без нас там есть кому быть в первом эшелоне вторжения — зря, что ли, Миликон всё своё ополчение мобилизовал? А мы, передохнув и разобравшись со здешним срочняком, как раз во второй эшелон поспеем.
Пожрали, передохнули, отправку добычи на территорию нашей автономии организовали, да и поехали с Рузиром и римским гонцом к Илипе — с пропретором Сципионом Назикой встретиться. Хоть и сменщик его в скором времени ожидается, но пока не прибыл, именно он в Дальней Испании олицетворяет официальную римскую власть, и все его решения — законны и обязательны. Этот порядок римские наместники соблюдают строго, ведь из-за ублюдочного сдвига римского календаря относительно нормальных времён года каждый из них почти половину своего годичного срока уже не претор, а пропретор. И едва ли Нобилиор отменит решения, принятые Назикой, без совсем уж крайней необходимости.
Ещё не доезжая до Илипы, мы наткнулись на поле боя. Млять, ну и мясорубка тут была! Трупы уже начали мародёрить, но до многих ещё не добрались, и среди убитых лузитан можно было увидеть немало и сражённых ими легионеров, не говоря уже о союзниках италийцах. И снова мне припомнилась юлькина выжимка из Тита Ливия:
— Прикинь, Хренио, официально заявленные потери римлян в этом сражении — семьдесят с чем-то человек. Недурно мухлюют?
— Бессовестно! Я уже насчитал раза в три больше, а поле — вон какое, мы и четверти не объехали. Кто так нагло врёт?
— Тит Ливий. Точнее — те, у кого он переписал.
— Странно. Юля, вроде, говорила как-то, что он близок к объективным оценкам.
— Ну, насколько я могу судить по его «Войне с Ганнибалом», то да — римских ошибок не скрывает, случаев сомнительной правоты — тоже.
— Но тогда он не должен бы врать. И как увязать это с тем, что мы видим? Ты ведь, Макс, видишь то же, что и я? Сколько, кстати, убитых лузитан заявлено?
— Точной цифири не помню, но больше десяти тысяч.
— Так, так! — испанец окинул взглядом поле и прикинул, — Может, и не втрое завысили, но вдвое — уж точно. Но это — ладно, это — противник…
— Пиши поболе, чего их жалеть, этих басурман, как говаривал один наш фельдмаршал и граф.
— Вот именно. Тут ради государственного престижа могут на слово поверить. А как можно свои потери занизить, за которые отчитываться приходится?
— А это смотря как их считать. Можно посчитать всех, а можно — только римских граждан. Спросят ведь в Риме только о них.
— Но я ведь одних только легионеров вижу не одну сотню!
— Правильно, и я тоже. Но в легионах служат и латиняне без римского гражданства, а прочие италийцы — и вовсе не в легионах, а во вспомогательных войсках. Вот ту же Заму взять, где Сципион Ганнибала отметелил. Карфагенские потери оцениваются в двадцать тысяч убитыми и десять — пленными. А римские — официально заявленные — в две тысячи убитых. Ты веришь этой цифре?
— Однозначно нет. Что-то тут не так.
— Правильно, на самом деле Сципион потерял гораздо больше, но посчитаны только римские граждане, без союзников. Вот, такая же примерно хрень, наверное, и тут.
Пока разоблачали — по-русски, конечно — римский мухлёж с потерями, проехали поле и увидели строящийся римский лагерь. Римляне на своих лагерях сдвинуты по фазе. Если хотя бы на одну ночёвку останавливаются — строят лагерь. Не такой капитальный, конечно, как мы возле Кордубы видели, времянку, но со всеми основными признаками лагеря — хоть каким-то рвом, хоть каким-то валом и даже хоть каким-то частоколом, колья для которого легионеры вместе со своей собственной поклажей на марше таскают. Вот и тут они такой же примерно затеяли — ров с валом небольшие, колья — как раз вот эти переносные.
