— Домой, — он обессиленно раскорячился на сиденье. — Проспект Мира, Алексеевская.
— Не соглашайся бездумно, человек, — произнёс водитель. — Послушай и, возможно, поймёшь.
— Вы кто?! — Буйских только сейчас понял, что бомбила по-прежнему в тёмных очках, а ведь уже не то что сумерки, уже темно, и как он собирается вести машину?..
— Не водитель. В моих руках — весь издательский бизнес, кино и телеиндустрия, производство компьютерных игр… О, эти компьютерные игры, — напевно пробормотал водитель.
— Вы кто?!
— Я? Я — никто. Вернее сказать, я — Ничто. А ещё вернее, мы — Ничто. И поэтому нас интересует умножение виртуальности. Виртуальности, а не материальности. А книги, кино, игры и прочие описания несуществующего и порождают её, виртуальность. В то время как реклама заставляет людей обращаться к миру вещей, приобретать предметы, продуцировать всё больше сложно организованной материальности… Было время, когда мир отвердел и овеществился, и мало стало в нём пустоты… но сейчас… О, сейчас… Ваши образы несуществующего благодаря раскрутке и резонансу развивающейся спиралью устремляются к границам Вселенной и там, на бесконечности, обращаются в чистую виртуальность, в Абсолютное Ничто…
— Так вы пришельцы, что ли? Иные?
— Можно определить и так, — ответил водила, — а вот вы кто, хотел бы я знать…
«Шевроле» плыл в туманной мгле, причудливо расцвеченной городскими огнями. В поле зрения Буйских возник ситилайтс пылающей надписью: «Кризис?.. Читай «Библию»!»
— Мы плохо понимаем людей, — продолжал собеседник. — Человечество — это, как бы сказать… субстанция. Но мы стремимся во всём следовать вашим правилам, хотя и не понимаем их. Ты не должен нарушать контракт и не должен производить материальность. Конечно, у нас с ними Договор, иначе почему бы они иногда рекламировали наши проекты… Но… Но теперь Договор можно и нарушить. Я ощущаю нестабильность — она исходит от тебя — и вижу, как изгибаются мировые линии… Я лично дал тебе сюжет. Пиши.
«Кто из них Тёмные, а кто Светлые, вот в чём вопрос», — всплыла в пустой до звона голове Буйских отчётливая мысль.
— Идиот. Мы — никакие, — произнёс водитель, снимая очки.
Из зрачков его излилась на писателя пустота, схватила, обволокла и швырнула в бездонные чёрные колодцы, откуда нет возврата…
— Приехали, — донеслось до Буйных словно с другого конца Галактики. — Пятихатка с тебя, фантаст.
Негнущимися пальцами Володя отсчитал купюры и рысью бросился в спасительную, как ему казалось, пещеру подъезда. Ввалился в квартиру — не ту, однокомнатную съёмную берлогу, а новую — большую, уютную, оснащённую всеми достижениями современной городской цивилизации…
Но несчастья не желали заканчиваться. Из кресла в гостиной на Володю взирала длинноногая и белобрысая девица, сплошь затянутая в чёрную кожу. Взирала, разумеется, через стёкла непроницаемо-тёмных очков.
— Буйских Владимир Викторович? — мелодично прозвучал её голос.
Володя лишь издал стон, более всего напоминающий блеяние влекомого на убой барашка.
— Что вам всем от меня надо?! — выкрикнул он. — Я что вам, Избранный какой-нибудь, что ли?
— Владимир Викторович, — мягко произнесла девица, — присядьте. Выпейте чего-нибудь. Насколько я знаю, люди в таких случаях пьют растворы этилового спирта. Или я ошиблась и вы предпочитаете грибы? Кактусы? Конопляный дурман?
Буйских рухнул в кресло напротив. На столике между ними стояла бутылка текилы. В форме изящного графинчика. Ну конечно, — «Patron Reposado». На чайном блюдечке тонко порезанный лайм, и горка соли — на кофейном. И почему-то чайная кружка вместо рюмки.
— Я ничего не перепутала? — озабоченно вопросила девица.
Какая-то необузданная лихость охватила Буйских. Он захихикал, стараясь не глядеть на девицу, налил себе полную кружку текилы, залпом опростал, бросил в рот несколько долек лайма и щепоть соли.
— Я приступаю, — сообщила девица.
— А ты кто? — сглотнув кисло-солёную слюну и отерев проступившие слёзы, спросил Володя.
— Я — Сущность высшего порядка, — сказала она и продолжила с внезапным металлом в голосе: — Владимир Викторович Буйских, Сущность высокого порядка, с величайшим прискорбием сообщаю, что вы оказались нарушителем Равновесия и подлежите изъятию из мира без каких-либо остатков, как то: информационных коконов, торсионных завихрений или каких-либо иных следов. У вас есть пять минут прямого времени для Последнего Высказывания.
— Это почему это — без остатка? В чём дело? — удивился Володя. Текила разлилась по кишечнику тёплой волной, и он вообразил, что всё это — чей-то дурацкий розыгрыш. Да, розыгрыш, хотя бы того же Плотника. Он очень любит тонко пошутить, вот в чём дело.
— По остатку вас всегда можно восстановить. А сила вашего ментала, вашей дурацкой самовлюблённости такова, что выступи вы на чьей либо стороне — и Равновесие между виртуалом и материалом, между миром пустоты и миром плотности окажется смещено необратимо… О Договоре все забудут. А это преждевременно. Вы будете формулировать Высказывание?
— Пошла ты в жопу! — заявил Буйских. — Я гений, вот в чём дело! Ясно тебе, дурища?! Мои тексты — гениальны! А? Так? Ведь так? Что, не так?! Скажешь — не гениальны?!
Девица сняла очки: один глаз её отливал расплавленным серебром, из второго струилась тьма, и свет с тьмой перемешались в пляшущем вихре. Потом пробежалась в пространстве возможностей по тонкому узору из ниточек и узелков причинно-следственных связей, добралась до момента, когда тридцать лет назад Витя Буйских, разбитной студент Брянского политеха, должен был втиснуться в автобус, в котором ему суждено было встретить будущую супругу и мать Володи Надю Комскую. Легко, как шнурок на ботинке, распустила этот узелок…
Золотоволосый ангел с грустной улыбкой наблюдал за релаксационным процессом: как растворяются, тают на прилавках и складах книги М. Чехова, как исчезают в старых номерах «Спортивного вестника» выходные данные «дизайн и вёрстка — В. Буйских», а на их месте возникают совсем иные имена и фамилии… как из памяти знакомых стирается образ Володи.
И как фигура в кресле делается всё прозрачнее, всё бесплотнее — пока не исчезает полностью в обычном спектре восприятия.
Тогда, спрятав улыбку, ангел произнёс — вернее, окатил волной ментального резонанса ещё не распавшийся окончательно информационный кокон бывшего писателя:
— Полное дерьмо. Читать — невозможно…
Иар Эльтеррус
Первый звонок
С тихим лязгом раздвинулась стальная переборка, отделяющая ангар от остальных отсеков корабля. Сержант Джексон тут же рявкнул на десантников, и они не спеша потянулись к открытому люку посадочного челнока. А сам недовольно покосился на командира их сводного отряда, лейтенанта Карпина: опять русский, будь он неладен! Ну почему ему всегда так не везёт?! Американского или европейского офицера для этой миссии найти не смогли, что ли? Да пусть даже и халифатского, только бы не русского или израильского — первые славились своей требовательностью и бескомпромиссностью, а вторые — безалаберностью и, как ни странно, профессионализмом. Джексон не понимал, как это могло совмещаться в одном флаконе, но совмещалось. Поэтому сержант предпочитал, если была такая возможность, с израильтянами дела не иметь. А русских просто не любил.
