мы оба сделали все, что могли. Поднял я «кровь затона», положил за пазуху, посмотрел на труп – и удивился.
У «трупа» дрожали веки, словно он силился их поднять. Я уж было подумал, что сейчас увижу глазные яблоки без зрачков и радужки, какие бывают у зомби.
И опять ошибся.
Глаза у дружинника оказались вполне себе человеческими, только мутными, как у рыбы, слишком долго пролежавшей на прилавке. Ясно. Чуда не произошло. Все равно парню помирать, так, может, все же помочь ему? Подсобить смертельно раненному безболезненно перейти в лучший мир – это самый роскошный подарок, какой только можно получить на войне. Конечно, бонусов для моей репутации в Кремле это не прибавит, но, с другой стороны, не все ж шкурными интересами меряется.
Я взялся было за автомат, но тут губы умирающего дрогнули.
– Воды… – еле слышно прошептал дружинник.
Это можно было организовать. В моем рюкзаке было две фляги – одна с водой, другая, судя по запаху, с самогоном. Вот только вряд ли дружиннику после такой операции на кишках можно было много пить, потому я влил в него воды лишь столько, сколько влезло в крышечку от фляги. И, подумав, добавил еще и столько же самогона. Наверно, любой хирург меня бы зарезал на месте за подобное, но мне нужно было этот полутруп как-то до Кремля дотащить – и крепчайший первач бармена из «Янова» сделал свое дело.
В глазах бойца появилась осмысленность.
– Как… там? – прошептал он, показав глазами вниз.
Я посмотрел, подсветив себе карманным фонариком.
Там было… фантастично. Рану затянула толстая полупрозрачная пленка, за которой были видны витки кишечника. Как в давно не мытом аквариуме клубок змей рассматривать. А эта пленка, значит, теперь у дружинника на пузе заместо мышц пресса, жира и кожи.
– Нормально там, – сказал я. – Идти сможешь?
– А куда… идти?
Я кивнул головой в сторону выхода из развалин, который уже окутал своей пеленой густой вечерний туман, поднявшийся от Москвы-реки.
– В Кремль пойдем, к твоим. Но идти придется быстро. Сможешь?
Дружинник попытался подняться на ноги.
– Давай помогу, – сказал я, подставляя плечо.
Воин покосился на меня недобро, но ничего не сказал. Видать, дошло, что я ему не враг. Уже достижение.
По идее, в тумане моя задумка могла прокатить – если, конечно, не придется тащить на себе эту махину, которая в кольчуге с грудным панцирем, стальными поножами и наручами весила минимум полтора центнера. Все это железо я с воина, конечно, снял, изрядно попотев при этом. Но иначе никак – если он вырубится, я его в доспехах точно до красных стен не дотащу. А так есть шанс. Сапоги я с него, кстати, тоже стащил – я-то приучен ходить бесшумно, а этот качок-переросток буханьем своих сапожищ точно всех нео на ноги поднимет.
Хорошо, что идти до Кремля было недалеко – меньше полукилометра. И половину этого пути дружинник преодолел довольно бодро.
А потом его оставили силы…
– Ну, давай, мать твою за ногу! – прошипел я, чувствуя, как на меня наваливаются сто с лишним кило чистой мускулатуры. – Мужик ты или где? Соберись, тряпка!
Ну и матом добавил изрядно, как без него? Без матюгов оно и в атаке никак, и в спасении раненых с поля боя – тоже.
Сработало, хотя последние метры я все же тащил на себе бесчувственное тело. Причем делал это довольно бодро, так как сзади услышал недоуменный рев:
– Кррровь?
И практически сразу в ответ прилетело утвердительное:
– Кррррровь!!!
Твою ж дивизию! Похоже, у дружинника вновь открылось кровотечение, и патруль нео, шаставший в тумане вдоль стен Кремля, не рискуя поймать в башку ядро из пушки или болт из стреломета, напал на алую дорожку, тянущуюся от развалин.
Наверху, на стенах, тоже не спали – видать, надеялись, что кто-то из дружинников выжил, потому в нашу сторону глядели особо бдительно.
– Кто такие? – раздалось со стен.
– Веревку кидай, быстро! – рыкнул я, понимая, что ради такой добычи под прикрытием тумана нео вполне могут рискнуть и подойти к стенам очень близко.
– С хрена ли? Ты чьих будешь, человече?
– Дружинник у меня тут раненый, мля! – взревел я. – Быстрее, нах, пока нас нео не порвали!!!
– Похоже, свой, – раздалось сверху.
И оттуда упали вниз две веревки.
Понятное дело. В нашей стране во все времена свой-чужой определяется просто: пока матом не обложишь с характерными интонациями, будешь очень подозрительным типом, изрядно смахивающим на врага. А как накидаешь собеседнику за шиворот наших крепких словосочетаний, так ему сразу становится ясно, что общается он с нормальным человеком, соотечественником, не помочь которому – самое настоящее свинство.
Я быстро привязал к одной из них бесчувственное тело дружинника.
– Тащи!
Веревка натянулась.
– Етишкина мать! – сдавленно прохрипел кто-то. Ну да, тащить на стену такой вес – это работка не из легких.
А между тем в тумане раздался рык. Недалеко. Не хватало еще, чтоб меня нео прямо у красных стен отловили.
Я не стал дожидаться, пока меня поднимут на второй веревке, схватился – и полез по ней. Непростое дело, когда на тебе бронекостюм, автомат и рюкзак, который надо было, конечно, бросить, но теперь уже поздно.
Хорошо, что броник был не из дешевых, то есть облегченный. И хорошо, что он в принципе был, так как из тумана вылетело копье и ударило в полуметре от меня, отскочив от стены. По лицу хлестанула мелкая кирпичная крошка. Ерунда, в глаза не попала – и ладно.
А вот второй бросок нео оказался более прицельным – палка с заточенным куском арматуры вместо наконечника ударила в мой бронированный наплечник. По касательной, но бросок был такой силы, что я едва удержался на веревке и чудом не сорвался вниз. Хороший стимул побыстрее перебирать руками, которые делали это уже с трудом. Признаться, на полпути к красным зубцам стены я подумал, что зря не сбросил броник перед подъемом, хотя сейчас было понятно: сними я его – меня с пробитым плечом уже бы волокли в туман новые люди, облизываясь на ходу и предвкушая вкусный завтрак.
Наконец я тяжело перевалился через край стены – и замер, почувствовав, как мне в горло уперлась холодная сталь.
Ага. Бердыш, приблуда вроде европейской алебарды – длинный и широкий топор на копейном древке, и его острый конец мне под подбородок упирается. Дернусь – проткнет до позвоночника, судя по хмурому и решительному выражению лица того, в чьих руках тот бердыш находился.
Это был широкоплечий мужик в стрелецкой униформе – красный долгополый кафтан, сапоги,
