вдоль Восточных рубежей странствовал некий Елиай, объявивший себя пророком. Пугал людишек большой войной и предрекал, что приграничные области совсем опустеют, и не останется там камня на камне. А кто хочет спастись, говорил он, тот пусть снимается с места и уходит в Гинкмар, в самые дебри, где захоронено варварское войско вместе с вождем его и шаманом. Мол, ни чудища, ни нежить не тронут переселенцев по дороге. А по прибытии будут они жить у некрополя и окружающей его зачарованной чащобы сыто и не опасаясь нападений. После воскрешения же Того-чье-имя-покрыто-тайной станут навсегда вольными и бесподатными. Наши отцы послушали Елиая и пошли сюда. Была ли война со всеми ужасами, кои пророк расписывал, мы не знаем. Но на обозы действительно никто не напал, и все благополучно добрались до чащобы при некрополе. И уже здесь нападений не случалось ни разу, будто кто раскинул Покров над деревней. С тех пор так мы и живем, поминая отцов добрым словом и поджидая героя, который воскресит варварского вождя. И сами под охраной неведомой, и дома, и поля наши. Ни бед не знали, ни страха, ни голода, ни малейшего недостатка. Только вождь как лежал в мавзолее, так и лежит. Кто приходил сюда по его душу, тот здесь и остался, погибнув при дверях гробницы. Или не солоно хлебавши обратно ушел, не набравшись храбрости открыть усыпальницу. Припасы всяческие в наших амбарах и погребах лежат завсегда и обновляются вовремя, как пророком предписано. Да только устали уж мы гадать: когда доведется устроить пир вождю басурманскому и его воинам? Не осталось в живых никого из тех, кто собственными ушами слышал проповеди Елиая. Того гляди и я, дряхлый, лягу в могилу, не узнав, всю ли правду глаголал Елиай, или ошибался в чем.
— Про войну он истину сказал, — заверил я. — Началась война, и по сей день продолжается. И про опустошение восточных областей я слышал. Так что Елиай ваш настоящий пророк был, не брехун. Что же до воскрешения вождя, то я пойду в некрополь уже завтра. Не выйдет у меня — еще подождете. Чего вам не ждать? Живете как в раю. Сколько довелось видеть крестьян — никто из них так не жил.
— Верно, верно! — согласился староста. — И все ж хочется, знаешь ли, полного исполнения обетования. Вроде мы и так уже вольные и бесподатные. Однако нигде это не закреплено.
В корень зришь, дед, подумал я. Испокон так ведется, всюду: без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек. То же самое — с пергаментом. Он даже лучше. Его уважают больше. Используют только по прямому назначению. Печки им не растапливают. Жопы не вытирают.
— И вместе с тем страшновато, понимаешь, — доверительно продолжал староста. — Вождь этот самый… Варвар ведь! И банда его сплошняком варварская. Каково еще под ним жить будет, коли он здесь останется, не уйдет? Побаиваемся мы, если честно. Как подумаешь, чего случиться может после его воскрешения, так иногда и неладно на душе становится. Может, того… Пусть бы лежал в своем мавзолее…
— Варвары — они разные, — успокаивающе ответил я. — Не все злые. Некоторые бывают ничего себе. И почему бы здешним, из некрополя, не оказаться именно такими?
После обеда мы вышли во двор, где стояли Варос, Люцифер и костомех, облепленные малышней. Отбив маунтов и оставив на растерзание костомеха, мы перешли площадь и вселились в отведенную нам гостевую избу, специально выстроенную для визитеров к Тому-чье-имя-покрыто-тайной. Она не знала ни одного постояльца за последние сорок лет: с началом войны стало куда меньше рыцарей и прочих проходимцев, которым заняться нечем, кроме как бродить в поисках приключений черт знает где. Несмотря на это, внутренности деревенской гостиницы пребывали в идеальном порядке. Ни пыли, ни паутины по углам. Кровати застелены чистым, в кадушке свежая вода для питья.
— А у крестьян-то не только еда вкусная, — сказал я. — Они и спят как императоры, когда их не грабит никто. Ты только глянь: перины, подушки пуховые. Одеяла куньи и горностаевые… Слышь, Жень? А давай сдадим наши амбициозные планы в архив, сходим к старосте и выпросим у него надел? Обвенчаемся в здешней церквушке, сынков-дочек заведем… Я на костомехе такую избу срублю — дворец, а не избу! Люцифера с Варосом в упряжку — нехай землю пашут. Самостоятельно — они же умные! Ткацкий стан сделаем на волшебном приводе, настреляем тебе в лесу соболей на шубу. А для Весточки воздвигнем во дворе скворечник на шесте. И будем на старости лет внукам рассказывать, как мы смолоду дурью мучались, а потом поумнели и остепенились. На таких условиях — быть вольным, бесподатным и для всех неприкосновенным — я согласен меч навсегда на стену повесить! А то и в чулан заброшу его, чтобы не мозолил глаза.
— Завтра у тебя это пройдет, — сказала Джейн. — А у меня и не начиналось. И не начнется.
— Эх ты, милитаристка! Ну признайся, что в твоем замке никогда не было такого уюта и благолепия, как в этой избе? Поскольку все твои силы, время и деньги уходили на прокачку, войны и турниры. Спала, поди, под плохо выделанными волчьими шкурами, а Варос мерз в конюшне с протекающей крышей.
— Ну нет, Варос не мерз! За конюшней я всегда следила…
Ночью, хоть нас никто не беспокоил, мы несколько раз пробуждались по укоренившейся привычке подниматься на дежурства. Утром я стал готовиться к последнему переходу до некрополя. Он находился близко, но ведь покинув деревню, я сразу выйду из зоны безопасности. Мы заранее договорились, что я буду воскрешать вождя варваров один. Джейн ситуацию понимала: подобными заданиями не делятся со случайными попутчицами, даже если спят с ними. Да и само задание такое, что хорошо подумаешь, прежде чем просить долю в нем. И, скорее всего, не станешь.
На всякий случай попрощались. Слишком высока была вероятность того, что мы с Люцифером не вернемся. И Джейн все же придется идти в Зальм одной. Или в самом деле становиться крестьянкой.
— Посоветовала бы тебе перед выходом принять рыцарство, — сказала она. — Если хочешь, могу провести обряд.
Шо, опять?!..
— И кем я стану после посвящения от тебя? — усмехнулся я. — Шевальерессой Кленового листа? Извини, но на такой подвиг у меня героизма не хватит.
— Не смей принижать мой орден даже в шутку! — возмутилась Джейн. — Нашел
