солдатам заметить приближение незнакомца к их шайке, как все разговоры замолкали, лишь раз Сину удалось уловить обрывок фразы – об отбытии домой на праздник Зрелой Луны.
Соль еще несколько раз посещала книжную лавку вместе с Хэджаймом. Они о чем-то негромко переговаривались, и Син ощутил твердое, хрустящее крошево на клыках, когда увидел, как девушка чуть наклоняет голову, внимательно вслушиваясь в слова генерала. Ее глаза смотрели на него, яркие, как лепестки ириса, и одно это злило Сина.
Но почему?
Он решил доложить обо всем советнику-лису этой же ночью. Рочи и Тайра собираются породниться. Соль уедет в провинцию Ворона, и Син не собирается отправляться за ней следом. Пусть сама мучается со своим Зверем с горы Юта, теперь это было не его дело.
Ханъё резко поправил одежду и уже хотел отвернуться, как понял: его заметили. Равнодушный, сонно прикрытый тяжелыми веками, взгляд Хэджайма мог принадлежать рептилии, молчаливо дожидавшейся в холодной тине своей жертвы. Син замер. Ему показалось, что Хэджайм беззвучно сказал ему что-то, но кот не умел читать по губам. Однако это испугало его. Наверняка генерал сказал что-то жуткое. Что-то вроде «Сдохни», «Прочь» или «Убью».
Этой же ночью он шел по благоухающим садам в Императорских владениях и понял, что сказал ему генерал, за мгновение до того, как на голову надели мешок, а на горле затянулся узкий, режущий нежную кожу пояс.
Хэджайм сказал ему: «Я знаю».
Ханъё попытался сопротивляться или хотя бы закричать, но его ловко подхватили под руки, а из глотки вырвался жалкий хрип. Он мог только слышать свой собственный замедляющийся пульс и приглушенные звуки ночи, да и те вскоре стихли.
В себя он пришел внезапно – и сразу задрожал. На него вылили ведро ледяной воды. Син разлепил веки, увидел темную комнату в которой ничего не было, кроме соломенных корзин. Незнакомое место. А потом он увидел свои голые вытянутые ноги, связанные у колен так плотно, что кожа под веревками уже побелела, и забыл обо всем другом. Он попытался пошевелить пальцами, но не смог, не почувствовал их, зато ощутил кирпичи над пятками и тут же перестал сопротивляться. Его дыхание перехватило. Он знал, что все это значит. Знал, что это за веревки, что за кирпичи, сейчас будто вовсе не причинявшие ему боли, – это была прелюдия к ханньской пытке. «Скамья тигра» называли ее.
Син жалобно застонал.
– Пожалуйста… Пожалуйста, отпустите меня! Я ничего не знаю!
В комнату к нему вошел сам палач – вблизи генерал казался еще больше, чем если смотреть на него со стороны. Никогда раньше Син не задумывался об этом, когда глядел на мужчин крепче и сильнее себя, но сейчас вдруг понял: ему не нужна «скамья тигра», он одними руками может сломать меня пополам.
– Син Микан, – протянул Хэджайм, глядя на него сверху вниз. – Попался, котенок.
Руки Сина были связаны за спиной на вертикально закрепленной палке, вроде кола. Ему ничего не оставалось, кроме как оскалиться, показывая изогнутые кошачьи клыки. Хэджайма это лишь позабавило.
– Сделаешь так еще раз, и больше не сможешь жевать. Ты понял?
Син сжал губы.
– Ты следил за нами. Следил за моими людьми. Почему?
Син молчал в какой-то дурацкой, самонадеянной смелости. Это был плохой ход. Он знал, что бывает с неразговорчивыми пленниками у тех, кто умеет пытать, а Зверь с горы Юта пытать умел, если верить слухам. Он был олицетворением жестокости. Им пугали детишек-ханъё наравне с Забытым Богом-Вороном. Говорят, он надел на кол голову бунтовщика, а следом всю его семью, и вплоть до троюродных братьев выкосил весь род. Гора Юта в тот день была будто укрыта паучьими лилиями: крупные бурые бутоны на сухих стеблях вколоченных в камни колов, источающие тлетворное зловоние.
Глупый котенок. Попался. Теперь его убьют. Если это не сделает господин ши Тайра, то сделает господин Танака. Старый лис не любил непослушных слуг. Но то была смерть отдаленная, да и он сможет извернуться, а эта – вот она, стоит, похрустывая костяшками пальцев, глядит на него, как на позорное пятно на белом шелке простыней. Как на ничтожество.
Хэджайм подождал еще несколько мгновений и исторг из себя усталый выдох. Потом взял кирпич и с трудом просунул его под пятку Сина. Колени ханъё со скрипом приняли изгиб в обратную сторону, боль пронзила каждое растянутое сухожилие, и Син неразумно замычал от боли, забился в своих путах, пока не понял, что каждым движением лишь делает себе больнее.
– Почему? – терпеливо спросил Хэджайм.
– Соль! Это Соль!
– Что Соль? – хмуро кинул генерал, наклонясь к его лицу, словно не слышал, хотя Син кричал во все горло.
На секунду ему даже стало стыдно. Он сломался при первой же боли. А думал, что никогда не сдастся, даже под пытками…
– Мы встречались! Мы влюблены! – кричал Син. Край рта у Хэджайма изогнулся вниз, словно его подцепили рыболовным крючком и дернули.
– Я знаю, – повторил Хэджайм. – Но это не то.
Рядом лежала небольшая горка кирпичей. Пять, шесть… Син насчитал девять. Он не знал, насколько хватит его костей, но вряд ли больше, чем на еще два кирпича. Ему уже чудился утробный хруст ломаемой кости, стоило генералу потянуться за следующим…
– Я не знаю! Не знаю! Мне… Мне просто приказали следить за ней! Докладывать обо всем! Я лишь хотел рассказать то, что скоро станет известно! О вашей свадьбе! О провинции Ворона!
Голос сорвался в жалкий писк. В тот момент Син себя возненавидел за малодушие.
– Кто приказал тебе? Зачем? – Хэджайм не смотрел на ханъё-кота, он уже примерялся, как ловчее вставить кирпич.
– Господин Танака! Господин Танака! – поспешил Син с ответом, язык его спотыкался. – Советник-лис! Это он приказал мне! Я не знаю зачем. Он лишь сказал, что Соль важна, и все!
– Господин Та-на-ка… – прогудел себе под нос Хэджайм, подбрасывая и снова ловя кирпич. – Танака… Белый лис. Советник Императора-Дракона… Что ж, это многое объясняет. И ты точно не знаешь, зачем ему Соль?
– Точно! Клянусь! Я клянусь вам!
– Вот только проблема есть… Я ни капельки не верю тебе.
Он продолжил мучить его, но Сину больше нечего было сказать. Хэджайму, кажется, было плевать на это. Он улыбался. Ханъё же вопил, ревел, выл, пытался выдернуть ноги из крепкого узла, извивался, прокусил себе губу, слюна пузырилась во рту, металлическая и горькая на вкус. В какой-то момент он начал говорить все, совершенно все, абсолютно все: что он знал про Императора-Дракона и как войти во дворец незаметно, и где его каждый раз ждали
