Ознакомительная версия.
До Степана не сразу дошло, что означает «шифрейник», а когда сообразил, то кое-как сдержался, чтоб не усмехнуться: рану на лице не хотелось тревожить, да и вообще – не к месту сейчас какие-то улыбки. Ну, скажите, пожалуйста: что в общине должны были подумать о человеке, который во всем пытался разглядеть козни пришлых? Что он – шизофреник. Уж в этом дед Бурячок точно не ошибся.
– Деда, а можешь тогда подсказать, что делать нам? – спросил Степан. Он не верил в особый «дар» или провидение, просто в этот тяжелый момент ему хотелось услышать добрый совет или просто слова поддержки.
– Что делать… что делать… Спохватились! – пробурчал старик, встопорщив бороденку. – Что делать тебе – понятно и коню. Не мне умирающий армеец перед смертью душу изливал. Узнай, откуда он направлялся и куда. И тогда станет ясно: сколько на самом деле стоят его слова.
Степан хмуро кивнул, поморщился от боли в шее.
– Найди село Степное, где была военная часть твоего отца, – неожиданно сказал дед Бурячок. – Может, там отыщется его след. Может, заодно поймешь, кому нужно передать слова армейца.
– Но отец… – Степану вдруг стало тяжело говорить, вернулась дурацкая, пронзающая все тело дрожь. – Он ведь давно погиб…
– Не погиб, а без вести пропал, – поправил его дед Бурячок. – Похоронку вам никто не приносил. Просто ты давно надеяться перестал и сам записал батю в покойники.
– И кому я передам эти проклятые слова? – продолжил, не услышав старика, Степка. – Даже если в них есть смысл… Давно нет ни армии, ни флота, ни даже партизанского движения.
Дед Бурячок сердито хекнул, снова заходил по пещере, хрустя коленями и потирая то одну ногу, то другую.
– Не лезь в бутылку, малец! – прикрикнул он. – Если ты ничего, кроме степи, в жизни не видал и полагаешь, будто дальше Каменки – обрыв, то это не означает, что все на самом деле так и есть. Союз огромен! Кто знает, что сейчас творится в Москве! В Ленинграде! В Сибири или на Дальнем Востоке! Вот ты твердо знаешь, что Красной армии больше нет?
– Но все так говорили, – устало возразил Степан.
Старик снова хекнул.
– А кто говорил? – Он поднял седые клочковатые брови. – Наш староста Иван, который делал навар на Обменах? Или Трофимов – бывший председатель колхоза – говорил? Так у Трофимова теперь собственная коммуна, «Светлый путь» называется, и в ней он – то ли царь, то ли султан. А может, атаман Ермаков из Старого Режима говорил?
– Да понял я, понял! – отмахнулся Степан. Было не очень приятно слышать такие слова от «шифрейника». Никогда раньше он не смотрел на степную жизнь под таким углом. Неудивительно, что дед Бурячок умом тронулся – постоянно видеть перед собой темную изнаночную сторону происходящего.
Степан начал выбираться из дедовой телогрейки.
– Ты чего? – удивился старик. – Взопрел уже?
– Да, согрелся, – сухо ответил Степка. – Спасибо.
– Оставь себе! – Дед Бурячок выставил сухие ладони, словно защищаясь. – А вдруг ты заразный!
И снова Степан изумился.
– Да тебе же… сто лет в обед! – На середине фразы его горло осипло.
– И что? Я, может, пожить еще хочу! – вспетушился в ответ старик. – Не нужна мне твоя зараза!
– А как же… – Степан указал на телогрейку.
– Носи на здоровье, – позволил дед. – А я завтра обыщу развалины, может, найду приличный тулупчик…
Степан повернулся лицом к выходу из пещеры. Снаружи задувало зябкой свежестью, слышался шелест воды. Степан начал кашлять, длился приступ долго, а когда он закончился, юный охотник понял, что силы его окончательно иссякли. И сон вроде бы не шел, и назвать бодрствованием то, что с ним происходило, язык тоже не поворачивался.
Дед что-то еще побурчал и, когда понял, что беседа останется без продолжения, принялся возиться. Он ушел в глубь убежища, спустился в колодец, похожий на пищевод каменного чудища. Оттуда он вернулся с вязанкой старых костей. Кости бросил посреди верхнего зала пещеры, к ним добавил ветвей кустарников и сухих стеблей, которые удалось наломать возле входа. Затем дед выковырял из бочки с соляркой пробку, щедро плеснул на кучу, зачиркал обломком напильника по кремниевому кругляшу, высекая искры.
Костер получился жарким и донельзя вонючим. Черная и жирная копоть мгновенно перекрасила свод и стены пещеры в траурный цвет. Степан, лежа на боку, наблюдал, как под пленкой из сажи исчезают рисунки древних людей. Ему казалось, что худые, собранные из тонких палочек люди сгорают в пожаре. Вроде того, что бушевал сегодня в саду.
Забытье превратилось в еще одну пытку. В горячечных снах он метался, уворачиваясь от проникших туда механизмов пришлых. Он заново вспоминал названные всадником числа и плакал, как ребенок, когда ему чудилось, что теперь они вырваны из его памяти навсегда. Во сне пришла мысль обыскать карманы покойника, ведь он скорее всего заразился, так что теперь не имело особого смысла осторожничать. Ему снилось, что он выудил из карманов всадника целый ворох бумаг и каждая из них была – на вес золота. Документы хранили важнейшие данные о расположении войск советской армии, о численности и составе подразделений, списки радиочастот для связи с ними, направления предполагаемого наступления. На фоне этого какие-то несколько чисел, названных умирающим, теряли свое значение, становясь лишь частью ценнейшей находки… Потом приходило понимание, что это всего лишь сон, что на самом деле он не додумался проверить карманы и что необходимо как можно скорее вернуться в степь и восполнить это упущение, пока труп не разорвали волки. Или, чего пуще, пока его не подобрали пришлые.
– Прекрати орать! Ненормальный, что ли? – будил его недовольным хриплым голосом дед Бурячок, который лежал, прикрывшись латухой, по другую сторону остывающего костра.
Степан же закрывал глаза и мгновенно проваливался в очередное горячечное сновидение.
С первыми лучами солнца Степку отпустило. По-прежнему было холодно, и боль, возможно, стала еще сильнее, но он проснулся с мрачной решимостью действовать. Незавершенные дела звали в дорогу.
А дело перво-наперво предстояло тягостное: нужно было вернуться в общину и похоронить всех, кого он найдет.
Дед Бурячок уже был на ногах. Старый насобирал в балке сырого хвороста, снова, не скупясь, плеснул соляры и зачиркал огнивом. Степка, ступая осторожно, будто поменялся с Бурячком возрастом, спустился к ключам, умылся и попил вкусной чистейшей воды. В брюхе заурчало и забулькало.
– Живая вода, – проговорил он, с трудом двигая обожженной слюной пришлого челюстью.
Ознакомительная версия.
