Утром после похорон она послала официальное уведомление своему королю, сообщая о принятии на себя всех обязательств главы клана. Затем раздала награды и траурные выплаты мечам своего отца, ставшим в эту ночь ее мечами, и главам всех первых и вторых семей графства. В полдень она приняла их присягу и возвела в ранг мечей двенадцать молодых парней и девушек, с которыми вместе росла в замке своих предков. До позднего вечера она принимала депутатов от сельских общин и городов графства, а с восходом луны заняла место во главе стола на поминальном пиру. Это был длинный день, но графиня Нор не чувствовала усталости. Казалось, вместе с мечом и Камнем к ней перешла и сила Барса Норов, его жестокая воля и холодное негасимое пламя, загоревшееся в ее сердце. Впрочем, возможно, так оно все и было, потому что с того мгновения, когда она надела на себя Камень Норов и до последней вспышки сознания в смертельном бою на Легатовых полях, она оставалась истинной графиней Нор.
Было уже далеко за полночь, когда завершился пир. Встав из-за стола, Нор приказала своей мачехе Кеар, третьей жене своего отца, покинуть замок Норов до наступления рассвета и, если желает умереть своей смертью, никогда более в нем не показываться. Кеар не задала ни одного лишнего вопроса – она хорошо знала характер своей падчерицы и сожалеть могла только о безвременной кончине супруга и о своей недальновидности – она лишь поинтересовалась, дозволено ли ей будет забрать свою долю наследства, и, получив согласие графини, опрометью бросилась собирать вещи. Нор проводила ее равнодушным взглядом и, навсегда вычеркнув из памяти, отправилась в свои новые покои – опочивальню своего отца и прадеда. В коридоре господской половины она отпустила свиту, велев остаться с ней только новоиспеченному восемьдесят третьему мечу Руэру Ши. Этому парню было семнадцать лет, и он происходил из семьи, уже триста лет верой и правдой, мечом и кровью служившей графам Ай Гель Норам. Польщенный выбором, Руэр шел за ее правым плечом до самых дверей опочивальни и был несказанно удивлен, когда она приказала ему следовать за ней и дальше. Он полагал, что ему выпала невиданная честь встать первым стражем у дверей в святая святых замка Норов, но у Нор были по поводу парня совсем другие планы. Честь, которая ожидала его, превосходила все, о чем он мог мечтать.
Войдя в опочивальню, Нор приказала рабыням раздеть ее и удалиться. Во все время, пока две бессловесные женщины снимали с графини многочисленные одежды ее парадного одеяния, бледный, как первый снег, Руэр стоял перед ней, напряженно вглядываясь во что-то, находящееся где-то выше ее правого плеча и видимое, вероятно, только ему одному. Когда рабыни закончили и, распустив напоследок ее рыжие волосы, исчезли за дверью, нагая Нор подошла к Руэру и, взявшись пальцами за его подбородок, повернула голову юноши так, чтобы он смотрел ей прямо в глаза.
– Скажи, Руэр, – спросила Нор, – почему ты не смотрел на меня?
– Я… – Ему потребовалось усилие, чтобы вытолкнуть из себя эти немногие слова. – Я не смел.
– Ты видел раньше голых женщин? – спросила тогда она.
– Да, ваша светлость, – хрипло ответил меч.
– Они были красивее меня? – Не то чтобы это ее так волновало, но все-таки было интересно, что он скажет.
– Нет, ваша милость, – сказал меч. – Нет! Красивее вас я женщины не встречал.
– Ты спал с женщинами? – На самом деле это было единственное, что ее сейчас интересовало.
– Нет. – Слово далось ему с огромным трудом.
– Почему?
– Так вышло, ваша светлость. – Меч был смущен и расстроен, но говорил, судя по всему, правду.
– Ну что ж, – пожала она плечами. – Значит, нам обоим это предстоит в первый раз. Раздевайся. Я слышала, что это несложно и доставляет удовольствие.
Однако на деле лишиться невинности оказалось совсем непросто, потому что оба они плохо представляли, что и как следует делать, и к тому же ей было больно. Впрочем, боль была не такой, о которой следовало бы вспоминать тому, кто рожден убивать и когда-нибудь быть убитым, и удовлетворенная тем, что выполнила все, что считала необходимым сделать в этот именно день, она заснула, чтобы проснуться поутру настоящей графиней Ай Гель Нор.
* * *
Это не было ее собственной памятью и не стало, хотя и объявилось нежданно-негаданно там, где помещается обычно личное пространство прошлого. Не она шла впереди траурной процессии в священную рощу, не ей приносили присягу мечи графства Нор… Лика отчетливо ощущала границу своего и «чужого», и свой собственный «первый раз» она не спутала бы с тем, что произошло в замке Нор в ночь после поминальной тризны. Не ее это были воспоминания, да и воспоминаниями пришедшее извне, возникшее из ниоткуда знание назвать было нельзя, потому что не человеческая память хранила все эти отблески давно прошедших дней. Это Камень донес до Лики, сохранив в себе, и отдал ей, как наследие и наследство, смутно ощущаемое дыхание прошлого, его отзвук, его отражение. Вот именно, отражение. Камень был всего лишь зеркалом, в которое однажды заглянули, отразившись, другая Нор и многие иные люди – мужчины и женщины, – носившие и это Имя, и этот Камень.
И связной истории клана Нор не было здесь тоже. Не хроника или летопись, не подробное жизнеописание каждого из владельцев Камня Норов, но только отдельные вспышки света в наполненной движением мгле прошлого.
* * *
– Неужели ты ничего не помнишь? – спрашивал Иван.
– Ничего, – отвечала она.
– Совсем ничего? – настаивал он. – Может быть, какое-то имя, город, деревню?
– Не помню, – пожимала она плечами. – Помню лес, мужиков помню, которые несли меня на руках… Тебя помню, Ваня, как ты надо мной хлопотал да колдовал.
И она улыбалась, а Иван сразу же забывал про свои вопросы, потому что от ее улыбки он становился «совершенно сумасшедший».
– Неужели ты ничего не помнишь?
А что она должна была помнить? О чем могла бы рассказать своему Ивану? Но, главное, зачем? Зачем ему знать о том, что перестало существовать, уничтоженное силой, равной и равнозначной смерти?
«Нор умерла, – решила она, когда окончательно поняла, что с ней произошло, и сожгла свое прошлое в лютом пламени отчаяния. – Графиня Ай Гель Нор осталась на Легатовых полях, а я… я…»
В самом деле, что же такое была она, решавшая судьбу сгинувшей где-то когда-то неистовой Нор?
«Я… Дарья», – решила она и больше никогда к этому вопросу не возвращалась. Ведь ей неведомы были пути богов и суд их был ей непонятен. Она не знала даже, является ли этот полученный ею второй шанс наказанием и искуплением или, напротив, наградой и воздаянием. Но одно она поняла: если бы боги желали сохранить жизнь графине Ай Гель Нор, они вполне могли сделать это там и тогда, где и когда графиня повела в последний бой своих не ведающих страха рейтаров. Однако этого не случилось. Их волей и промыслом она была перенесена в совсем иной мир, мир, где все, что имело для нее смысл до этого, и свой смысл, и свою ценность потеряло. Как можно было оставаться гегх, если здесь не было ни других гегх, ни аханков, ни иссинов, то есть никого, кто одним фактом своего существования создавал смысл слова «гегх». Ни народа, ни земли, ни родных богов… Какая же она теперь Нор? Чья она графиня? Чей враг и чей друг?
