Тень мелькала от дерева к дереву, потом замерла. «По нужде охотник отошёл, а я тут шпионю, ай не хорошо!» — устыдившись, Грачёв собрался вернуться к костру, как человек снова стал удаляться.
Холодные капли, размазывающиеся по лицу, бодрили молодого любопытного человека, он всё преследовал тень. Вскоре пропал из виду огонь костра, и какое — то время Артём шёл на шорохи впереди, пока глаза не адаптировались к тьме. Уходящий пока не заметил преследования, он ловко перепрыгивал ручьи, поваленные деревья и кочки. Когда охотник пересекал полянку, в отблесках луны Артём, почему — то принял его за пятнадцатилетнего Петьку. В отряде были разные люди и высокие, и низкие, стройные, и крупные, но почему — то именно в этом беглеце преследователь узнал мальчика. «Зачем он идёт в лес, уже так далеко от лагеря, разве он не боится туземцев?» — недоумевал Грачёв. Ему самому было уже страшно, в каждом кусточке ему мерещился противник с перемазанной боевой раскраской лицом, который готов в любой миг накинуться, и утащить вглубь этого страшного леса. Вскоре шорохи впереди прекратились, Артём поспешил туда, боясь упустить дезертира из виду. Свет луны играл в водах лесного ручья, и хорошо освещал крупную балку, на дне которой кого — то ожидал Петька. Теперь мальчика можно было узнать, на нём был темно-зеленый плащ, на поясе висел длинный кинжал.
Страх говорил о надобности возвращения назад, но любопытство велело ждать. Артём лёг в кусты рядом с толстым старым дубом. Лежать пришлось долго, около получаса Петька нервно бродил на дне балки, а его преследователь лежал в холодных и мокрых кустах. Что — то хрустнуло рядом с Артёмом, у него остановилось сердце, казалось, будто единственный глаз мальчишки глядит прямо на него. Кожаные сапоги прошли в одном шаге от замершего тела Грачёва. Бесшумно спрыгнув на дно оврага, гость, внимательно озираясь, подошёл к отроку. На пришедшем был камуфлированный плащ, на поясе слева висел очень длинный кинжал, нет, даже не кинжал, а мачете, утолщающееся от рукоятки. На правом боку в кожаной кобуре покоился увесистый автоматический пистолет — пулемёт Стечкина, с длинным магазином. Артём плохо разбирался в оружие, но такие экземпляры узнавал сразу. На противоположном берегу оврага появилось ещё двое мужчин, у одного в руках была самодельная винтовка, у второго арбалет. Но не абы какой, не бревна кусок, а серьёзный спортивный, стальной и обмотанный чёрной изолентой, не только в целях маскировки, но и для того, что бы хоть немного уберечь от влаги.
Тот который был на дне, стоял перед Петькой, сняв капюшон. Его маслянистая лысина стала блестеть в свете луны, на его грозном лице, был тёмно — красный отпечаток ладони — такая боевая раскраска была у этого племени. У двоих туземцев, что сидели сверху тоже виднелись жёлтые отпечатки на лицах. «От цвета «ладони» зависит ранг?» — пронеслось у Грачёва в голове.
— Ну. — хрипло выжидающе, сказал туземец внизу.
— Нормально, всё, Рашим, они как стадо баранов идут за мной.
— К нам не приведи.
— Да, обижаешь, я же не дурак.
— Двадцать?
— Не, двадцать пять, многие новобранцы, завтра пойдём через Рощу.
— Хорошо.
— Это всё?
— Иди.
— А деньги?
— После.
Выпятив нижнюю губу, Петька пошёл в сторону и отхватил звонкого подзатыльника. Туземцы исчезли так же быстро, как и появились.
— Во дела! — одними губами прошептал Артём.
По юному шпиону уже ползали черви и муравьи, потому отряхиваясь, он, поспешил в лагерь. Шёл Грачёв быстро, уже не опасаясь туземцев, которые пошли в другую сторону. Когда он вышел к ночлежке, то подождал, когда Петька уляжется и сам пошёл. Но не судьба, сильная рука потащила назад, Артём хотел кричать, но рот сдавила сухая ладонь. «Туземцы! Выследили!» — истерично пронеслась мысль. Парня, как куклу оттащили от лагеря, и приставили к стволу дерева спиной. Бившееся диким зверем, пытающееся выпрыгнуть на свободу сердце, словно остановилось, когда перед глазами появилось суровое, но сейчас такое родное лицо Шерхана.
— Боже, как ты напугал! — только и смог выдохнуть врач.
— Где ты был?
— Ох, ну и прогулка под луной у меня была!
— Говори!
— Петька предатель! Он сейчас с туземцами встречался, у них на лице отпечаток ладони.
— Ну, и что? Знаю это племя, крупное, да только живут они в двадцати километрах отсюда.
— Ну, я говорю правду, они засаду готовят где — то в Роще, так сказал, Рашим.
— Какой, к чёрту Рашим? Ты много водки хлебнул?
— Я говорю, что видел!
— Ага, пятнадцатилетний мальчик по твоим словам шпион да?
— Он за деньги работает!
— Ты, на юнца не гони, ему глаз эти звери выкололи, он наш самый верный, а вот ты новенький, откуда я знаю, что ты не шпион?
— Чёрт! Да иди ты!
Артём столкнул сильную руку со своего плеча.
— Вот завтра в Роще нападут, тогда и узнаешь, что я прав был!
— О какой роще? Что ты несёшь? Ты хоть знаешь где она? Мы вдоль реки идти будем, ясно?
Парень не ответил, огорчённый тем, что его везде считают шпионом и диверсантом, и не верят ему. Придвинувшись поближе к тлеющему костру, уставший Грачёв быстро задремал.
Подмосковье.
На войне страшно. Просто невыносимо страшно. Когда над головой рвутся снаряды, свистят пули, стонут умирающие товарищи и сослуживцы, когда ни одна из воюющих сторон не может сдвинуть линию обороны хоть на несколько метров. Ведь за спинами героев — защитников настоящие города, и борются они не за грязную продажную всласть, а за женщин и детей, которые могут спать спокойно, пока они, молодые вояки на фронте. Страшно, когда на минуту представишь, что грозный, жестокий враг прорвётся ночью через границу и разъярённый кровопролитными боями, бросится рушить города, убивать невинных жителей. Эта мысль не даёт спать часовым, эта мысль заставляет биться яростнее, эта мыль в голове солдат обоих армий. Не становится менее страшно, даже когда не бомбят самолёты, и когда артиллерийских установок не так много, даже когда знаешь, что и армии не столь многочисленны. Дым, гарь, мёртвые тела, глубокие воронки от снарядов, треск пулемётов и сотен автоматов, страшная бомбёжка, вот от этого всего и бежала юная Наташа Белова.
Она сидела в телеге, сжимая в своей тоненькой руке, крупную руку раненого бойца. Рядовой плакал, молил божественную девушку помочь, да только что для него могла сделать охваченная ужасом журналистка? Десять пар поджарых и выносливых лошадей неслись по пыльной дороге, таща за собой по одной телеге с ранеными.
