Ознакомительная версия.
– Проводят ребята, а я прослежу, – Мазай кивнул и неожиданно добавил достаточно нормальным тоном, даже с намеком на откровенность: – Сам бы пошел или понадежнее кого-нибудь отправил, но надежные люди здесь тоже нужны, а то некому будет сдерживать тварей.
– Хорошо, – Гуськов спрятал пакет в карман. – А еще скажите, напоследок, вы ведь сразу хотели взорвать какую-нибудь башню, чтоб реальности продолжили разбегаться? А фугас вы мне вручили, поскольку Академик не допускает мысли, что вы можете доверить такую операцию бывшим предателям. Чтобы сбить его со следа, так?
– Умный ты, Гуськов, но дурак, – Мазай вздохнул. – Мечешься от берега к берегу, как дерьмо в проруби, разоблачаешь всех, а ведь карьеру мог бы сделать. Только и требовалось – работать и не выпендриваться. Ладно… твоя жизнь, тебе решать. А насчет смысла операции и насчет твоей роли – все верно. Миры между собой удерживают истуканы. Если проникнуть внутрь хотя бы одного и взорвать его, система даст сбой, и миры снова начнут разбегаться. Тогда в дальнейшем связь исчезнет и больше таких казусов не повторится. Мне это надо, Академику – нет. Понимаешь теперь?
– Все понятно, кроме одного: вы точно знаете, что в нереальности доступ внутрь истуканов возможен?
– Точно, майор, – Мазай обернулся и устремил задумчивый взгляд вдаль, туда, где в Старой реальности высилась ближайшая башня. – Так что не подведи опять. Последний шанс и у тебя, и у всех нас.
– Понял я, понял.
– Ты честный человек, только сомневаешься слишком много, – Мазай протянул Гуськову руку. – Но я тебя не виню. Ситуация необычная, трудно понять, кто прав.
– Сейчас вы правы, – Гуськов пожал ему руку. – А дальше – поглядим.
Майор ухватил за руку Локтева, который вызвался первым нести тяжелый ранцевый заряд, и они двинулись к машине, возле которой стоял и нервно озирался Мищенко, а за рулем служебного внедорожника «Ауди» сидела… Рита.
– В приятной компании поедем, – проронил Локтев. – Если навигаторша за рулем, может, мы прямо по нереальности до башни рванем?
– Не успеем, – Гуськов помог старлею загрузить ранец в багажный отсек.
– Держите, – Мищенко вручил офицерам пистолеты и приличный боезапас в виде двух подсумков со снаряженными магазинами. – Против тварей не помогут, но…
– И то хлеб, – Локтев сунул оружие в карман.
Гуськов тоже спрятал оружие, а затем уселся рядом с Ритой.
– В Строгино, барышня.
– Сколько? – без тени улыбки буркнула Рита.
– Договоримся. Главное – очень быстро. Иначе очень дорого обойдется…
…В который раз Гуськову пришлось войти в нереальность, он уже и не считал. Да он вообще об этом не думал. Пока ехали в обход театра боевых действий, пока маневрировали между рогатками блокпостов, потом пробивались по вечным пробкам на МКАД, ничуть не уменьшившимся даже в связи с близкими боевыми действиями, майор думал о чем угодно, только не о статистике или деталях предстоящей операции. Потом, когда выгрузились и двинули примерно в направлении невидимой в этой реальности стены исполина, мысли по теме вернулись, но все равно не те.
Гуськов в сотый раз ругал себя за глупость, повторял, что исправить свою оплошность сможет, но вернуть имя, работу и нормальную жизнь – вряд ли. Опять крутил и так, и этак свое решение, снова сомневался, убеждал себя, что действует на волне эмоций, но не раскаяния, поскольку по-прежнему не доверяет Мазаю. И так далее, и тому подобное. Сумбурно, противоречиво, обрывочно. И только когда наступил момент перехода в нереальность, Гуськов, наконец, сосредоточился на работе.
И сделал он это очень даже вовремя. Не успели подрывники пройти и трех шагов, как справа на раздвоенном горизонте замаячил вездесущий Академик.
Вход в нереальную зону Гуськов рассчитал точно, до стены ему с Локтевым оставалось шагов десять, но Академик перемещался с такой скоростью, что вполне мог перехватить ходоков уже через два-три шага. А в том, что он собирается их перехватить, сомнений не было. Даже Локтев это понял и потому огорченно проронил: «Одного «Вепря» надо было прихватить».
Гуськов достал пистолет и развернулся, в полной готовности достойно встретить Академика, но тут в дело вмешался Мазай. Как и обещал подрывникам, он не выпустил операцию из-под контроля. Доверял, но проверял. И вот, когда пришла пора – вмешался. Да еще как.
Мазай, в свою очередь, бросился наперерез Академику, настиг его в трех метрах от ходоков, сбил с ног и пролетел по инерции вперед на десяток метров. То есть до каменной стены. И что характерно, ни тот, ни другой в «нереальную стену» не провалились! А ведь Мазай говорил, что вход внутрь башни свободный в любой точке! Ошибся? Или это опять были какие-то фокусы?
На этот раз сомнения Гуськова разделил Локтев, так что майор мог быть спокоен, сомневался он не от излишней мнительности.
– Получается, в нереальности камень все-таки реальный? – Старлей протянул руку к стене, но камня не коснулся. Отдернул, невольно отреагировав на предупреждающий рев Академика.
– Одумайтесь! – зарычал Академик.
– Заткнись! – в тон ему рявкнул Мазай, отшвырнул противника шагов на двадцать от стены и бросил, едва обернувшись, майору: – Гуськов, время!
– Идем, – негромко сказал Гуськов и шагнул к стене. – Истина, как говорится, где-то рядом. И даже не «где-то», а внутри истукана.
– Истина – это хорошо, – Локтев тяжело вздохнул. – Только хлопотно. С богом!
Первым шагнул внутрь башни-исполина все-таки Гуськов. Вернее, не внутрь башни, а в глубь стены. И у него, в отличие от Мазая и Академика, все получилось. Камень не оказал никакого сопротивления, и Гуськов побрел сквозь его толщу, крепко сжимая руку чуть отставшего Локтева…
…После того, как Гуськов рухнул в пропасть, но одновременно остался стоять на платформе станции «Театральная», ему вроде бы и любое море стало по колено. В том смысле, что теперь, чисто теоретически, удивить майора нереальными фокусами было трудно. Но на практике Гуськов понял, что вовсе не разучился удивляться.
Шагнув внутрь каменной стены, он ощутил холод камня и в то же время тепло относительно прогретого воздуха нереальности. Серая стена зажала его, как муху в янтаре, однако майор чувствовал, что может двигаться совершено свободно. Чисто психологически поначалу было тяжело еще и потому, что майор не решался вдохнуть – что вдыхать-то, если кругом камень?! – но, когда пришло время, шаге на двадцатом, он все-таки сделал вдох и дальше дышал совершенно свободно. Как тут не удивишься?
И странная темнота по ту сторону многометровой стены тоже казалась удивительной. Вроде бы что могло быть удивительного в кромешной темноте? Выяснилось, много чего. Ну, допустим, то, что в ней были видны… шаги! И шорохи, и звуки, и даже дыхание! Что уж говорить о людях, предметах и прочих деталях. Как это? Да очень просто. Все внутри башни словно бы начинало светиться, едва приходило в движение, даже малейшие колебания воздуха обозначались неверным свечением. Любой шаг оставлял светящийся след, шорохи «высекали» облачка мельчайших искорок, а колеблющийся от дыхания воздух флуоресцировал, словно странный дымок в проходящем пучке света. Но свечение не ограничивалось участком, на котором «мутили атмосферу» Гуськов и Локатор. Волны колебаний воздуха расходились в стороны, некоторые угасали только где-то далеко в глубине гигантского помещения, поэтому подсветки в целом хватало и чтобы не споткнуться, и чтобы сориентироваться. Правда, сориентироваться условно: за спиной стена, впереди… ровный пол и где-то далеко противоположная стена. Но хотя бы стало понятно, что уровень пола соответствует уровню грунта. А то ухнули бы в шахту, вот было бы весело. Тут ведь не расщелина на платформе станции метро. Если бы здесь обнаружилась шахта, то зияла бы она и внутри башни в Старой реальности, и в ее полупрозрачном «нереальном отражении». Но обошлось, и ладно.
Ознакомительная версия.
