"Не дурно", – Илья бросил белье на стоящее в углу около крохотного столика полукресло – "А это здесь зачем?" – скользнул взглядом по расставленным на полочках синего с золотым узором стекла баночкам и бутылочкам, принадлежащим, по-видимому, его "жене", и, проверив приготовлено ли и для него чистое полотенце, начал раздеваться. Потом он пустил воду и хотел уже встать под душ, но неожиданно остановился, задержав взгляд на своем отражении в зеркале. Обычно он этого не делал, так как все, что следует, знал о себе и так. И то, что сейчас он поступил в разрез своим обыкновениям, было им тут же замечено.
"Ну, что ж, – решил он, почти весело подмигнув своему двойнику, уставившемуся на него из своего зазеркалья. – Если бес в ребро, то начинаешь внимательнее относиться к седине в бороде. Не так ли?"
На самом деле седины у него пока было не много, да и та, что имелась, едва ли была сильно заметна в коротко стриженных светло-каштановых волосах. А в остальном он мог быть собою вполне доволен. Не смотря на возраст, Караваев все еще был в форме. Поджарый, сухой и крепкий. Не красавец, но и не урод. Нормальный мужик, который, если его побрить, да приодеть, вполне мог бы сойти за молодого. Но это, если не заглядывать в глаза. Впрочем, тот, кто заглянул бы в эти глаза, увидел там отнюдь не возраст, а кое-что пострашнее.
"Пожалуй, стоит завести очки, – решил Илья, без лишних эмоций принимая взгляд жестоких голубых глаз зазеркального близнеца. – Такие, понимаешь, с дымкой, чтобы…"
Но додумать мысль до конца он не успел. За спиной скрипнула, отворяясь, дверь, и в рамке зеркала появилась Зоя. Вскидываться по этому поводу Илья не стал. Голый, значит, голый. Не юноша, чтобы "краснеть" по таким пустякам. И оборачиваться не стал, только посмотрел в отражения ее глаз, пытаясь понять, что привело ее сюда в середине ночи.
– Почему ты не спишь? – смакуя какое-то очень не обычное выражение ее глаз, спросил Илья.
– Почему ты такой? – вопросом на вопрос ответила Зоя.
– Какой? – сухо осведомился Караваев, начиная кое-что понимать.
– Не знаю, – сказала она, не меняя выражения лица. – Не как другие? Так?
"Н-да… "
– Не такой, – сказал он медленно. – Не тех ты встречала, девочка. Вот в чем дело. Да и про меня много ли ты знаешь?
– Не много, – согласилась она. – Но достаточно. Ты… хороший.
"Ну, вот, я уже и хороший. Анекдот… "
– Вообще-то, – сказал он, по-прежнему, не оборачиваясь. – Справедливости ради, тебе тоже следовало бы раздеться. А то я тут, понимаешь, стою перед тобой в чем мать родила, а ты философские вопросы со мной обсуждаешь. Как-то не по-людски это. Как полагаешь?
– Как скажешь, – Зоя одним, очень ловким и каким-то особенно женственным движением сбросила халат, полы которого придерживала до сих пор руками, и сразу же начала стягивать через голову ночную рубашку, открывая взору Ильи свои колени, округлые бедра, плоский живот и небольшие упругие груди с повернутыми чуть вверх темными сосками. – Теперь все в порядке?
"Н-да, а сон-то в руку!"
– Нет, – покачал он головой. – Теперь, как раз, нет.
Он повернулся к ней лицом, секунду постоял, любуясь – но разве можно было ею налюбоваться? – потом шагнул ближе и обнял за плечи.
– Ты еще можешь уйти спать, – сказал он, глядя ей прямо в глаза, и открывая перед ней то, что обычно пытался от всех скрыть. – Я пойму.
– Я не хочу спать, – она вдруг качнулась к нему, прижалась к груди и запрокинула голову, подставляя полураскрытые губы для поцелуя. Глаза ее были закрыты.
4.
Спал он всего часа три, но ему этого вполне хватило. Много спать, как говаривали старики в их станице, жизни не видать. Но и то, правда, таким уж он уродился.
Илья осторожно снял со своей груди руку спящей Зои, выбрался из-под одеяла и огляделся вокруг в поисках чего-нибудь, чем можно было бы прикрыть срам. Но все его вещи так и остались в ванной комнате. Поэтому пришлось воспользоваться банным полотенцем Зои, которое она с вечера оставила на стуле перед трюмо. И, как, оказалось, поступил он совершенно правильно, потому что, едва только Илья выскользнул из спальни, как встретил заинтересованный взгляд больших лазоревых глаз, наблюдавших за ним сквозь щель в приоткрытой двери в детскую.
– Доброе утро, – заговорщицким тоном сказал Илья. – Как спалось, почивалось, сударыня?
Но девочка его, разумеется, не поняла.
– Извини, – улыбнулся Караваев, переходя на "американа".[20] – Совсем твой папка дурной! Ты же по-русски не понимаешь. Доброе утро!
– Здравствуй, – сказала девочка, но дверь шире не открыла.
– Я хочу маму, – сообщила она через мгновение и поджала губы.
– Мама спит, – сказал Илья, присаживаясь перед Вероникой на корточки и придерживая, норовящее слететь полотенце, на бедрах. – Давай дадим ей поспать. Она вчера устала, знаешь ли. Пусть поспит, хорошо?
– Я хочу кушать, – сказала девочка и посмотрела на Караваева с вызовом.
– Сейчас я тебя накормлю, – пообещал Илья. – Давай, я только умоюсь быстренько, оденусь и пойдем кушать.
Вероника на секунду задумалась, очень смешно нахмурив при этом брови, но, видимо, решила, что не много подождать может.
– Только ты не долго, – строго предупредила она. – А то я буду плакать.
– Я мигом! – Пообещал Илья и едва ли не бегом бросился в ванную.
Он действительно действовал быстро и споро, как когда-то в учебке Второго казачьего корпуса. Сполоснул лицо и руки, почистил зубы, оделся, и уже через минуту – до норматива в сорок пять секунд он все же не дотянул – снова был в коридоре.
– Ну, вот и я, – сообщил Караваев с приличествующей случаю улыбкой, но благодарности не дождался.
– Тебя долго не было, – категоричным тоном сообщила Вероника, впрочем, одновременно, открывая дверь шире, и выходя в коридор. – Где ты был?
– Я был в ванной, – объяснил Караваев, хотя девочка и так должна была это знать, ведь он ей говорил, да и дверь в ванную комнату из ее щели прекрасно просматривалась. – Извини, но надо же мне было одеться? Пойдем!
И он первым пошел в сторону кухни, слыша за собой топоток детских ножек и какое-то, то ли веселое, то ли совсем наоборот, сопение.
– Так, – сказал Караваев, останавливаясь посередине кухни. – Что будем есть?
– Цони! – сказала девочка, залезая на один из стульев около кухонного стола.
– Что такое "цони"? – спросил Илья, понимая уже, что влип. Он не имел ровным счетом никакого представления, что теперь, в конце двадцатого века, едят дети.
– Цони, – ответила девочка, глядя на Караваева, как на сумасшедшего, и снова нахмурилась.
"Черт!"
– Цони это слоник, – объяснила из коридора очень вовремя пришедшая ему на помощь Зоя. – Это такой йогурт с фруктами.
