Мы даже сумели просочиться мимо забитого войсками аэродрома, уничтожив по дороге караульный пост. Подобрав оружие и сухпай, сделали крошечный крюк мимо ярко освещенных складов, и ушли в тонкую парковую полосу, примыкавшую к широким пляжам. Лихорадочно зарываясь в землю, ротный слушал грохот перестрелки, и лишь зло сплевывал:
— Бардак! И у них бардак! Одни идиоты бегут по следу и пытаются штурмовать чужие склады, другие гвоздят в ответ, не пытаясь разобраться в ситуации… Нам бы полнокровную бригаду, мы бы этих идиотов умыли бы кровью за сутки! Одно лишь название: «наемники»!
Затаившись в наспех оборудованных стрелковых ячейках, наша группа затихла, настороженно встречая рассвет. Сопровождавший нас всю дорогу дождь медленно набирал силу, выливая остатки накопленной воды на траву, заросшие кривые парковые дорожки и лохматую цепочку кустов. Когда хмурое солнце должно было подняться где-то за свинцовыми облаками, на нас выбежали первые загонщики… Пришло время последнего дня…
* * *
Остатки роты смогли продержаться целый час. Дважды мы отбивали стремительные атаки, оставив изломанные тела между посеченных осколками кустов. И оба раза возвращались на залитые кровью позиции. В третий раз вместе с косыми струями холодного дождя сверху упали мины, мешая с липкой землей живых и мертвых.
— Док, Саму зацепило! — заорал Тибур, оттаскивая в сторону рухнувшего гиганта. Я успел на четвереньках добраться до воронки, куда они спрятались, когда за спиной легла целая серия разрывов, накрыв нас мутной жижей. Отплевываясь от грязи, я посмотрел на серое лицо Самсона и попытался ободряюще улыбнуться:
— Держись, парень! Нам бы до дому дотянуть, там все исправим! — а сам тем временем уже накладывал жгут на остатки левой руки. Можно сказать, что повезло: большую часть осколков на себя принял каркас сервомотора конечности, спасая хозяина от смерти. Но на пианино нашему пулеметчику уже никогда не сыграть. Да и нам всем скоро останется лишь исполнить похоронный марш.
Я чуть высунулся, успев выстрелить в мельтешащие вдалеке фигуры. Потом подхватил раненного за «упряжь» и скомандовал Тибуру:
— Взяли! Вытягиваем и ходу, ходу!
Вырвавшись из-под обстрела, я бросил пустую сумку и попытался посмотреть, чем могу помочь остаткам подразделения. Кроме горсти хирургических инструментов и залитой кровью рубахи вместо бинтов у меня больше ничего не было.
Рядом с поваленным деревом скрючился наш латино-физкультурник. Его трясло в ознобе, а непослушные пальцы все пытались уложить поудобнее раздробленные ноги. Повернув ко мне обожженное лицо, он лишь всхлипнул:
— Пулемет дай, док! Сама уже не боец, уносите его, а я останусь!
— Не дури, — я попытался было возразить, но умирающий лишь зло отпихнул меня:
— М…к! Если бы не аптечка, я бы уже сдох! Ты же видишь, меня разворотило всего! Пулемет давай, быстро! Я хоть минуту-другую для вас выиграю!
И подхватив тяжелую железку с остатками ленты, он остался один. А я волок с Тибуром потерявшего сознания Самсона и никак не мог вспомнить, как звали нашего весельчака, готового на спор крутить «солнышко» на турнике. И с ужасом понимал, что имена сослуживцев провалились в какой-то черный туман, заменивший их лица и смех лишь окровавленным операционным полем и слепящими вспышками микролазера автоматического хирурга. Похоже, я сошел с ума, превратившись в восставшего из склепа мертвеца, по недоразумению все еще переставлявшего ноги…
Когда редко рокотавший пулемет стих, мы пробились через полосу прибоя и рассыпались по умытым океаном невысоким скалам. Здесь, на границе суши и соленой воды нам предстояло умереть. Забившись в щели, четырнадцать человек готовились сказать последнее «прости» этому миру. Четырнадцать из восьми сотен сводной бригады, переброшенной для «наведения конституционного порядка». Последние из «макак», краса и гордость латинских и ганга кварталов. Последние…
— Ненавижу дождь, — проворчал Тибур, озабоченно проверяя полупустой магазин. Потом посмотрел на уложенного в крошечной ложбинке Самсона и повернулся ко мне: — Ну что, док, спляшем? Напоследок… Чтобы запомнили… Только бы брата не оставить одного, когда сдохнем. На куски ведь порежут, не дадут ему спокойно умереть…
Я полюбовался двумя патронами, что составляли все мое богатство, и устало усмехнулся в ответ:
— Мне ротный гранату подарил, вот она. Последний воспользуется. Чтобы нас действительно запомнили.
Мастер ножевого боя смахнул с бровей воду и расхохотался:
— А ничего, док, ты действительно наш! И как я сразу это не распознал…
Но я уже не ответил, вглядываясь в чужие тени, шагнувшие на пляж из перепаханного разрывами парка. Чужие призраки под неумолкающим дождем, посланные из ада по наши души.
Призраки под холодным дождем…
Я переводил прицел с одной фигуры среди кустов на другую и никак не мог решить — кто из них умрет первым. Ровно два патрона на полусотню наемников, загнавших еле живую дичь. Замершие рядом сослуживцы так же молчали. Похоже, мы все ждали, когда противник пересечет невидимую черту между жизнью и смертью, или выстрелит первым, пытаясь в очередной раз уничтожить нас. В который раз за этот пропахший порохом месяц…
— Мои координаты…! — неожиданно закричал в гарнитуру рации капитан Кокрелл. — Да, мы в полосе прибоя, на скалах, да! Огонь на себя! Вызываю на себя! Да!
— Опять… — ругнулся скрючившийся справа от меня Тибур. — Видать, остатки «летунов» уходят с запасной площадки и готовы высыпать боезапас, чтобы горючки до нейтральной территории хватило. Молись, док, чтобы накрыло сразу. Потому что бомбят наши бравые вояки ничуть не лучше, чем лечат застарелый триппер. Как ни спросишь…
— Рты раззявили и уткнулись! — заорал ротный, чуть сползая с верхушки скалы. — И раненных держите, чтобы ударной волной не сбросило! Шевелитесь, парни, пара секунд осталась!
Сверху невидимый гигант разорвал брезентовое полотнище, и я повторно оглох, превратившись в перепуганный насмерть кусок мяса. Стоявшие за горизонтом линейные крейсера обрушили полновесные залпы на пляжи Либертада. Тяжелые снаряды вздыбили песок, превратив остатки парковой зоны с обугленную щепу. Перепахав тоннами взрывчатки побережье, корабли перенесли огонь в глубину, а рядом с нами опустились четыре размалеванных транспорта, прикрытых сверху звеном штурмовиков. Оцепив зону, флот проводил эвакуацию личного состава сводной бригады спецназа: всех четырнадцати человек. По непонятной для нас причине, бежавшая неделю назад армия вернулась обратно. И теперь уничтожала все живое на своем пути, не обращая больше внимание на лозунги про демократию и спасение мирного населения. Время политической проституции и танцев с повстанцами сменилось топотом карательной экспедиции. Но я узнал об этом позже…
