говорил, что месть — очень плохая штука.
Он говорил, что месть это как длинный нож, у которого нет ручки, и в обе стороны торчит лезвие. Если таким ножом резать врага или хлеб, то в любом случае будешь резать свою руку.
Еще тогда я понял, что месть не приводит ни к чему хорошему.
Папа рассказывал про ярость.
Чувство, от которого в голове только одна мысль — сделать врагу как можно больнее и при возможности убить его.
Папу и маму забрала болезнь, которой нельзя было дать в морду или же просто насадить на штык-нож. Зато Лейтенанта и всех остальных забрали кобольды и шаман, с которыми можно было сделать очень много всего.
Однако…
Ярости я не чувствовал.
Было немного страшно, и почему-то слегка кружилась голова. Это не было похоже на ярость, о которой рассказывал отец. После боя, когда меня нашли, мне сказали, что это контузия от взрывов. Но на тот момент я делал то, что мне приказал мой командир.
Я убивал кобольдов и двигался в сторону шамана и его тележки.
Я расстрелял все свои патроны, потом начал бить их штык-ножом. А, когда понял, что кобольдов слишком много, я побежал, выставив винтовку вперед.
Этому нас учил лейтенант Дуглас.
Он рассказывал, что во времена гражданской войны так ходили в атаку. Строем, выставив винтовки вперед.
Поначалу всё получалось. Кобольды были ниже меня ростом и легче. Если хорошенько на бегу ударить этого ублюдка винтовкой в грудь, то она войдет почти до самого цевья. Можно бежать дальше и снова бить следующего кобольда, но с двумя бежать уже сложнее.
Именно поэтому я использовал заклинание «усиления», которое мне показывал папа.
Я очень любил папу.
И очень боялся маму.
Особенно, когда у нее в руках была кастрюля.
Эх, молока хочется.
С пенкой.
* * *
Генерал хмуро оглядел то, что осталось от крепости.
Стены в нескольких местах знатно покрошило и высота в самых разбитых участках составляла не больше трех метров. Дым от казарм подымался в небо. Часть солдат успели сложить на плацу между штурмами, но последняя атака была настолько кровавой, что трупы убирать было уже некому.
Целых солдат не осталось.
— Марио, — хриплым голосом произнес генерал Рид. — Сколько нас в строю?
— Восемнадцать, сэр, — отозвался невысокий смуглый мужчина с пышными усами, которые с одной стороны были слегка опалены. Кисть его левой руки была обмотана пропитанным кровью платком.
— Что с кобольдами?
— Готовят новую атаку, сэр, — отозвался помощник.
Генерал сделал пару шагов и суровым взглядом уставился на противников, что уже тащили таран в их сторону и выстраивались в боевой порядок.
— Марио, — расправив плечи, произнес Генерал. — Кто на воротах?
— Сержант Сорэнти, — отозвался тот. — Ему перебило ноги.
Генерал подошел к краю стены и взглянул вниз. Там у ворот были навалены бочки с порохом, а также россыпью валялись гранаты, что им щедро выделили со складов.
— Сержант Сорэнти! — гаркнул офицер.
— Сэр! Сержант Сорэнти к последнему бою готов! — отозвался лежавший возле бочек с фитилем солдат.
— Поджигать, только когда ворвутся! Слышишь? — произнес Рид. — Только, когда увидишь их рожи, которые вот-вот отправятся обратно в да!
— Сэр, да, сэр!
Генерал кивнул, взглянул на приближающуюся орду и горько усмехнулся.
— Марио, — произнес он хриплым голосом.
— Да, сэр?
— Для меня было честью биться с тобой.
— Для меня тоже, сэр, — кивнул помощник с погонами старшины.
Орда кобольдов приближалась все ближе. Когда они дошли до первых трупов своих собратьев, командир гаркнул во всю глотку:
— Огонь по готовности!
Раздались первые хлопки выстрелов. Бойцы открыли пусть и жидкий, но постоянный огонь. Генерал же с мрачным лицом, на котором появилась перекошенная улыбка произнес:
— Живыми нас не отпустят. Нам уже терять нечего, Марио. Бери гаранты. Попробуем нашпиговать свинцом ублюдков, что тащат таран.
Помощник подхватил сумку с гранатами и хотел было отправиться за небольшой выступ на стене, чтобы спрятаться вместе с командиром, но тут неожиданно чуть в стороне от крепости послышались взрывы.
БУДУМ!
БУДУМ!
БУДУМ!
В сторону кобольдов полетели снаряды. Тяжелые чугунные бомбы делали просеку в рядах противника, а когда фитиль доходил, взрывались, раскидывая тела темных тварей в разные стороны.
— Сэр! — взволнованно произнес помощник. — Помощь! Помощь от Харрисона!
— Сукин сын… — произнес Рид. — Как же я рад видеть этих убогих! Бинокль! Бинокль мне, быстро!
Марио бросил сумку, затем быстро снял с шеи старый поцарапанный бинокль и протянул генералу. Тот схватил его и впился взглядом в прибывшую подмогу.
— Сотня… сотня бойцов и три допотопных орудия… — произнес он и повернул голову к кобольдам, что развернулись к новым противникам. — Это отсрочка.
БУДУМ!
БУДУМ!
БУДУМ!
Снова залп и снова по кобольдам. Правда, одно орудие угодило прямо в таран, попав в какую-то балку, отчего он покосился. Затем прозвучал взрыв, и хлипкая кривая конструкция разлетелась в стороны.
— Твою мать, где эти засранцы были вчера⁈ — с грустью произнес Рид, наблюдая, как первые кобольды добрались до орудий и принялись забрасывать их пусть и кустарными, но все же гранатами.
— Что будем делать, сэр? — осторожно спросил помощник.
— Как всегда, Марио. Постараемся не сдохнуть, — сморщился генерал от вида взрыва пороха рядом с одной из пушек.
Рид скосил взгляд на своих бойцов, что продолжали стрелять в сторону кобольдов, а затем вновь сморщился от очередного взрыва пороха со стороны подмоги.
— Размотали… — тихо произнес Марио.
— Да уж. Небольшая отсрочка получилась, — горько усмехнулся генерал.
Тут к воротам, рассчитывая не понятно на что, побежал десяток кобольдов, которые тут же получили пару гранат. Одну от Марио и одну от генерала.
БУДУМ-ДУМ!
Раздался тонкий визг темных тварей, который быстро прекратился после еще одной гранаты. Не успели жалобные крики успокоиться, как к воротам полез очередной десяток кобольдов.
За полчаса боя сумка у помощника опустела наполовину. За это время выстрелы и взрывы со стороны подкрепления Хариссона окончательно стихли.
— Сейчас на нас попрут, сэр, — произнес Марио, выглядывая из-за укрытия.
Генерал поднялся, достал бинокль и взглянул в сторону подкрепления. Там, перед плато, где земля покрылась кровью и телами кобольдов, уже никаких признаков боя не было.
— Ну, хотя бы покрошили их на славу, — сморщившись, произнес Рид и убрал от лица бинокль. — Жаль до
