— Вы боитесь, генерал? — вновь принялась по-детски провоцировать Веселкова. — Неужели вы не понимаете, что, возможно, там, в Кремле, более лучшие условия для жизни. Я слышала, что там находится президентский бункер на случай атомной войны. Подземные поля с хлебными культурами, чистая вода. Медицинское оборудование и жилые помещения. Полное самообеспечение!
— Я не боюсь, Старший Хранитель, — пожевал губу генерал. — Но такую акцию нужно серьезно планировать, а не бросаться, как в омут.
Веселкова торжествующе улыбнулась:
— Вот этим и займемся на завтрашнем собрании, а пока, я думаю, что всем стоит отдохнуть.
— Одну минуту, Хранительница! — остановил Веселкову один из хантеров. — Скажите, вы собираетесь укомплектовывать разведгруппу своими людьми?
Я вдруг заметил, что глубоко задумавшаяся Веселкова нежно поглаживает подругу-Хранительницу по ноге. Этот факт настолько не относился к ее суровым и резким высказываниям, что я поневоле хихикнул. Но амазонка не заметила смешка, все еще задумчиво ответила:
— Не своими, простите, а нашими. Все мы принадлежим к одной группе, к одному обществу. И я думаю, что ошибочно делить Гарнизон на своих и чужих. Учтите это, господин хантер.
Так и не ответив на прямой вопрос, Веселкова в компании Хранительниц вышла из рубки. В наступившей тишине тихий голос хантера донельзя более полно отразил общие чувства:
— Вот сука…
Все-таки правила приличия — вещь совершенной силы. Никто из собравшихся в рубке мужчин не рискнул высказать грубость в лицо амазонке. Никто даже мягко не выпроводил прочь, легонько пришлепнув по попке. Мол, хорошая девочка, беги, занимайся своими делами, а в войнушки играть не смей!
Но стоило только нежному созданию с плечами Шварценнеггера и ежиком терминатора покинуть рубку, как ситуация меняется кардинально.
Ева, помощница Борзова, презрительно и жеманно морщится. Судорожным жестом поправляет на высохшем узком лице огромные очки. В больших и глупых глазах читается укор и непонимание. Ева из той золотой породы женщин, что была так наиболее ценима Тургеневым. Такие могут пожертвовать собственным я только ради того, чтобы мужчина всегда оказался на высоте. Могут унизиться, но их сильный властелин должен быть велик! Жертвуют своей самореализацией ради того, чтобы стать домохозяйками и ухаживать за любимым. Единственный минус — эти женщины редко расцветают в тридцать, оставаясь потом красавицами на всю жизнь. Их красота погибает где-то в двадцать пять, дальше перерождаясь во что-то сухое и экзальтированное.
И все-таки вежливость опасное качество. С детства мы учимся молчать, когда кто-нибудь делает глупость или говорит чушь. Интеллигентно молчим, когда дураки решают судьбы мира, а потом горько обсуждаем на ночных кухнях ошибки правления. А ведь как стало бы легче, если бы можно было вовремя сказать расцветающему Гитлеру или Калигуле: «Остынь. Иди погуляй…»
Люди медленно покидали помещение. Под скрип отодвигаемых стульев и шарканье ног я допил остывший кофе. Не выдержал и поморщился от кислого вкуса. Нестерпимо хотелось курить. Но еще больше — спать. Я медленно поднялся со стула, с протяжным стоном потянулся.
— Костян, подожди! — позвал Борзов.
Я подошел к генералу, что пожимал на прощание руки покидающим рубку хантерам. Терпеливо дождался того момента, когда мы остались в рубке втроем. Я и Борзов с Евой. Наконец, генерал повернулся ко мне.
— Мне надо тебя немного порасспросить, — пояснил Борзов, указывая на стул. — Присаживайся…
— Генерал, — раздраженно поморщился я. — Мне бы поспать. Я ведь уже все рассказал…
— Враг не дремлет! — наставительно поднял палец Борзов и жестом волшебника извлек из кармана пачку сигарет. — Держи, курить же хочешь, вижу.
Брови поползли вверх, когда я принял запакованную пачку тонких и дорогих сигарилл. Откуда у нашего генерала такие сигареты, спрашивать не имело смысла. Ему одному известно, какие еще сокровища до поры до времени скрываются в тайниках Борзова. В таинственных загашниках в его апартаментах.
Я благодарно улыбнулся, тут же распаковал пачку и с наслаждением закурил. Во рту возник горьких вкус тлеющих листьев с примесью ванильного шоколада.
— Спасибо, генерал! — искренне ответил я, выпуская струю ароматного дыма в потолок. — Теперь я даже отвечу на ваши вопросы.
Борзов, явно довольный актом проявленной щедрости, пожал плечами:
— Не стоит благодарности, ты с таким видом копался в пустой пачке сигарет, что сердце кровью обливалось. Наркоман.
Я не стал уточнять, что пачка была не пустая, решив опустить такую подробность. Наркотический дым настроил на благодушный лад, и я уже миролюбивее спросил:
— Итак, о чем вы хотели поговорить?
Генерал сел на стул, с фетишистским удовольствием достал деревянный портсигар. Извлек толстую, запакованную в полиэтилен сигару, раскурил.
— О твоем рейде, хантер. Ты ведь что-то опустил в своем рассказе?
— С чего вы решили? — невинно поднял бровь я.
— Так! Не выделывайся! — поморщился Борзов. — Хотя бы с того, что ты не рассказал о том, что девка не стала стрелять!
Я нахмурился, вспоминая испуганную блондинку. Стало немного стыдно оттого, что я не выдержал и брякнул Веселковой о слабости девушки. Как-никак, но она женщина, тем более что никогда раньше автомат в руках не держала. Кроме толкотни в метро больше ни в каких силовых операциях не участвовала.
— Да что там рассказывать, генерал. На подходе к вертушке наткнулись мы на спящего «ловца».
— Это там ребята остались? — тихо спросил Борзов.
— Нет. Повезло нам. Я же сказал, спящий был. Джексону немного досталось, а в основном отделались легко. Без потерь. Ну девчонка и перенервничала. Бросила оружие, обделалась от страха. Все нормально, «отставные» мужики еще бы и побежали. Так что Хранительница, мир ее праху, еще отважно себя повела…
— А в крыс стреляла? — в упор спросил генерал.
— Нет, — нехотя признался я. — Там она вообще растерялась. Погибла за просто так.
— К стенке бы ее, солобонку! — выругался генерал. В ответ на мой недоуменный взгляд пояснил, зло пыхая сигарой: — Да я о Веселковой! Вот ведь, сучка! Кем она себя возомнила?! Посылает в рейд сопливок, которые прокладку без посторонней помощи поменять не могут! А я еще не понимал, почему ты так на нее взъелся.
Выпустив дым из ноздрей, генерал расстегнул верхние пуговицы на потрепанном мундире. Потер толстую шею, с обвислой серой кожей, уже спокойнее добавил:
— И ведь никто слова сказать не может! За ней уже почти весь Гарнизон строем ходит! Везде ее приглашают, зовут в гости! Лучшее предлагают! Словно мы захватчики какие-то!
