Ага, вот, кажется, девчонка окончательно пришла в себя.
Встала. Пошатываясь и чуть согнув ноги в коленях, шагнула к решетке. Дошла, несмотря на сильную тряску. Схватилась за прутья, прислонилась лицом к железу. Сейчас ее личико, не искаженное судорогой, выглядело весьма мило. Даже раскрасневшееся от злости, даже с горящими ненавистью глазами. А уж если это лицо еще и отмыть…
И фигурка, между прочим, что надо. Вот только шрамы на руках, шее и груди… А впрочем, и с ними за такую симпатягу неплохо заплатят.
М-да, хороша, стерва! Были бы деньги — купил бы себе такую. Да, вот именно такую бы и купил.
Но таких денег у него нет. И заработает он их еще не скоро.
Борис заметил, как побелели тонкие пальцы, вцепившиеся в железные прутья. Спохватился. Вообще-то подпускать буйных к решетке вплотную запрещалось.
— Эй! — крикнул Борис. — Ну-ка, назад! Живо!
Но девчонке было наплевать на хэдхантерские правила. Она не моргая смотрела на конвоира.
«Змея!» — передернуло Бориса.
— Это ведь ты меня подстрелил, а, пятнистый? — обратилась к нему дикая. Голос был негромкий и приятный. Ласковый почти.
Она улыбалась. Так, как будто хотела его сожрать. Отчетливо белели ровные зубки (редкость вообще-то для диких, за такие зубки любой покупатель с ходу накинет полцены), заиграли ямочки на щеках.
— Ну, я, — буркнул Борис.
И прикусил язык. Вступать в разговор с тресами охраннику-контролеру не положено.
— Отойди от решетки, — посоветовал он. — Разряд словишь.
На пульте контроллера имелась кнопка, позволяющая влегкую выполнить эту угрозу. На внутренней двери висела предупреждающая табличка, которую дикая не могла не видеть.
Пленница, однако, и не подумала отходить.
— И что, много ли ты на мне заработал? Какую подачку кинули тебе командиры?
Борису этот разговор не нравится. Да и вообще обидно слушать такое. Ничего ведь он на своем первом тресе не заработал. Ухо аннулировал его баллы за стычку с Гвоздем.
— Отойди, говорю! — прохрипел Борис.
Конечно, он мог бы пустить ток на решетку сразу, без разговоров — Гвоздь, наверное, именно так бы и сделал, но…
Какое-то «но» ему мешало. Не хотелось почему-то шарахать чернявую разрядом. Не было в этом пока необходимости. Девчонка и так уже настрадалась.
— Ты ведь у них новичок, да? Салага? — Она блеснула глазами. — Суетишься, дергаешься, говоришь много.
— Пасть закрой!
Чернявая перестала улыбаться.
— Я тебя убью, пятнистый, — вдруг тихо, но отчетливо, с грудным придыханием произнесла она. Сказала так, как иные экзальтированные барышни шепчут своему избраннику признание в любви.
— Чего? — опешил Борис. Такая заява! Оч-чень неожиданно…
— Убью, говорю, тебя. Потом. Земля круглая, пятнистый, а мир тесен. Когда-нибудь мы с тобой встретимся так, что решетки между нами не будет.
Ну надо же, какой пафос и какая уверенность! Девчонка, брошенная в тресовозку, грозит расправой хэдхантеру…
— Для такой встречи тебе нужно сначала освободиться, — усмехнулся Борис. — Как минимум…
— Однажды я уже освободилась, — Она коснулась своей левой груди, уже упрятанной под майку и куртку.
Значит, Стольник прав? Значит, на груди чернявой в самом деле был вытатуирован идентификационный номер?
— Посмотри на меня внимательно, пятнистый. Посмотри и запомни: ты видишь свою смерть.
Он снова не смог сдержать улыбки. На понты берет дикарка! Только неумело как-то, неубедительно! Все-таки свою смерть Борис представлял несколько иначе. Совсем иначе он ее представлял.
Все это становилось забавным.
Чернявая улыбнулась ему в ответ. Одними губами. Ледяной улыбкой, от которой, казалось, зазвенел воздух в контролерском тамбуре. Глаза дикой не улыбались… Наверное, такие глаза действительно могли бы принадлежать старухе с косой.
Бориса перестало забавлять происходящее.
— Знаешь что, смертушка, — процедил Борис, — Вообще-то если бы не я, тебя бы вы…ли, как дохлую сучку.
Он вспомнил искаженное лицо Гвоздя, его хриплый голос и руки, судорожно стягивающие джинсы с обездвиженного тела чернявой девчонки.
— Во все дырки вы…ли бы!
Она смотрела ему в глаза долго и внимательно. Борис игру в гляделки выдержал без особых проблем.
— Я, можно сказать, тебя от надругательства спас, а ты тут убивать меня собралась, — хмыкнул он.
— Тогда я убью тебя быстро, — серьезно сказала она, пожав плечами. Ее большие карие глаза блестели. Причиной такого блеска обычно бывает или страсть, или лютая ненависть.
О страсти сейчас речи идти, конечно же, не могло.
— Ты не будешь мучиться долго, пятнистый. Обещаю.
Однако! Как мило! Мило…
Борис напрягся. А ведь она, тварюшка эта, действительно ему начинала… Нравиться начинала, что ли? Поймав себя на этой мысли, Борис пару раз прокрутил ее в голове, глядя в горящие глаза-угольки. Убедился, что да, все именно так и обстоит.
Начинает.
Нравиться.
Или не начинает? Или, может быть, не сейчас все пробудилось? Может быть, раньше? Может быть, еще тогда, когда он отбивал девчонку у Гвоздя?
Что ж, тем хуже. Не к месту и не ко времени зародившаяся симпатия его встревожила. Симпатия имеет свойство перерастать в нечто большее, а это ему вовсе ни к чему. Хэдхантер, втюрившийся в дикую, которая спит и видит, как бы отправить его на тот свет… Курам на смех!
— Ну и чего ты на меня уставился? — фыркнула чернявая. — Нравлюсь, что ли?
Сучка словно читала его мысли. Молодые привлекательные стервозы вообще очень чутки на этот счет.
Ага, ну вот он уже и не сомневается в ее привлекательности! Борис вновь прислушался к своим ощущениям, попытался проанализировать их — отстраненно и холодно. Они ему не понравились.
Нет, так нельзя. Ему так нельзя ни в коем случае!
Если он — поэту сторону решетки, а она — поту. Если он — тюремщик, а она — узница. Если он — хэдхантер, а она… Она трéска. Бывшая. И будущая.
В такой ситуации симпатия вредна и опасна. Гнать ее надо, на хрен, эту симпатию. Он здесь для того, чтобы карьеру делать, а не романтические шуры-муры разводить.
— Пшла вон! — бросил он ей, как собаке.
Постарался, чтобы вышло погрубее.
— Неубедительно. — Она презрительно скривила губы.
Борис пустил ток по решетке.
Вскрик…
Чернявую отбросило на пол.
Девчонка упала неловко. Ударилась плечом. Скривилась. Заскулила от боли. Не такая уж она, оказывается, и железная леди.
Тресовозку немилосердно тряхнуло. Дикую отбросило в сторону, словно тряпичную куклу.
Борис вздохнул. Какая-то несуразная смерть ему досталась. Захотелось даже помочь девчонке подняться. Да и вообще… Он снова ощутил смутное чувство, похожее на жалость к беспомощной пленнице. На жалость или на банальное влечение. Ага!
