Юрген на мой вопрос пожал плечами.
— У нее самая большая пушка, — резонно заметил он.
Ну, по мне, это было вполне себе толковое объяснение, поскольку и сам я с трудом оторвался от драгоценного болтера, чтобы подробно осмотреть содержимое ящичков машины. Кроме нескольких грубых инструментов, очевидно использовавшихся для того, чтобы производить ремонт повреждений, которые нельзя было полностью игнорировать, в бардачках ничего особенного не нашлось — только в одном хранилась человеческая рука, ссохшаяся от пустынного жара, немало пожеванная и смердящая так, что, казалось, доставало до самого Золотого Трона.
— Чей-то завтрак? — предположил я, выкидывая эту гнусь за борт машины и стараясь подавить поднимающуюся в желудке революцию.
Юрген мрачно кивнул:
— Они что угодно съедят, даже друг друга.
— Очень мило, — проговорил я, содрогаясь от отвращения. После этого случая я стал открывать оставшиеся ящики несколько более осмотрительно, как вы и можете ожидать, но новых неприятных сюрпризов не обнаружилось. — Я так понимаю, что остальная провизия должна быть где-то на другой машине?
Возможно, к счастью, но вокруг не было ничего, что орки могли бы воспринимать как пищу.
— Должно быть, как раз отряд фуражиров, — заключил Юрген, и я согласно кивнул.
— Вопрос в том, — произнес я, — куда они направлялись за провизией и откуда вообще прибыли.
От внезапного порыва холодного ветра меня пробрала дрожь. У нас ушло больше времени, чем я ожидал, чтобы обследовать нашу находку, так что солнце уже начало склоняться к горизонту. Наше предшествующее краткое пребывание на Дезолатии все же достаточно хорошо познакомило меня с пустынными условиями, чтобы я осознавал: температура вскоре упадет до того уровня, который покажется весьма привлекательным Юргену, но никак не мне.
— Нам лучше бы возвращаться к капсуле.
Там можно было, по крайней мере, укрыться на ночь и постараться выработать план дальнейших действий. Мы не могли до скончания веков оставаться здесь, в пустыне; но у меня не было и никакого желания случайным образом удаляться в глубину диких пустынных пространств, надеясь с помощью слепой удачи и Императора найти линию обороны собственных войск раньше, чем на нас наткнется еще один орочий патруль. Конечно же, в то время я не имел ни малейшего представления о том, насколько далеко мы оказались от основной массы имперских войск на Перлии, а если бы знал, то, скорее всего, уже бился бы в приступе паники.
Мой помощник кивнул.
— Может быть, вот это пригодится? — спросил он, вытаскивая изодранный кусок пергамента, который обнаружился в одном из бардачков багги.
Я принял обрывок, ощутив, насколько он неприятно жирный на ощупь, и вгляделся в паутину грубо начерченных линий и странных орочьих значков, которые усеивали его поверхность, казалось, в совершенно случайном порядке.
— Похоже, карта.
Мы возвратились к нашему полуразбитому убежищу в состоянии духа и так гораздо более высоком, чем я мог бы ожидать, а Юрген еще вдобавок развлекся тем, что притащил с собой канистру с топливом, позаимствованную с одной из меньших орочьих машин. Мне это поначалу показалось впустую потраченными усилиями, но, впрочем, если сожжение тел наших недавних противников сделало бы его счастливее, то я мог только пожелать ему хорошего огонька. Что же касается меня, то я захватил с собой лишь тот самый обрывок пергамента, засунув его для надежности под рубашку — стараясь не замечать мурашек, которые поползли по коже от столь близкого соприкосновения с покрывавшим его салом, — и теперь со сравнительно легким сердцем наблюдал за тем, как мой помощник запаливает костерок. Юрген же, несомненно, выглядел в должной мере воодушевленным, наблюдая, как огонь охватывает свою пищу, нежно мерцая на фоне глубокого пурпура расцветающего звездами неба, так что и я позволил себе немного поразвлечься, пытаясь угадать, какие из точек света над нами — корабли на орбите, пока ветер внезапно не поменялся и вонь горящего мяса совместно со все усиливающимся холодком не загнали меня наконец обратно в спасательный модуль.
Там, конечно же, практически ничего не было видно, потому что система освещения отрубилась, как и все остальные, но — в очередной раз — на помощь пришел умело подобранный кем-то комплект для выживания. Я принялся ломать голову над грубо сработанной орочьей картой при свете ручного люминатора, установленного на одной из коек.
Сами койки, разумеется, оказались слишком наклонены для комфортного сна, но я был достаточно измотан, чтобы чувствовать себя совершенно уютно в гнездышке, устроенном из скатанных спальных мешков, затиснутых в угол между стеной рубки и иолом, и, когда пришло время спать, отрубился сразу же, едва выключил свет. Юрген, к моему несказанному облегчению, вызвался вместе со своей скаткой ночевать снаружи, где мог в полной мере насладиться морозным воздухом, и его всепроникающий запах, как и всегда, усиленный дневной жарой, милосердно удалился вместе с ним.
Как и большинство вальхалльцев, Юрген обладал передающимся по наследству знанием орочьего письма[38] и был так любезен, что познакомил меня с самыми основами или, по меньшей мере, с их эквивалентом на готике, так что спустя некоторое время я уже мог разобрать значение некоторых записей.
— Если я правильно прочел вот это, — осторожно произнес я, когда мы, расположившись на корпусе нашей капсулы, наслаждались неторопливым завтраком, состоящим из восстановленных зеленых соевых ростков, — они стояли лагерем вон в том оазисе.
Я указал в направлении протяженного шрама в земле, оставленного капсулой, еще вчера подпрыгивавшей и скользившей там при посадке. Юрген кивнул, наклоняясь, чтобы лучше вглядеться в карту, которую я держал, и не оставляя тем самым у меня никаких сомнений в том, что поднимающееся солнце уже начало свою безукоризненно выполняемую работу по извлечению всего самого лучшего из и так весьма характерного букета его телесных запахов.
— Это символ, обозначающий лагерь, да, — согласился он, — и правда, кажется, на том самом месте.
Карта не содержала в себе ничего уточняющего, вроде масштабной сетки, но значок, на который он указывал, располагался примерно в центре, и после некоторого раздумья мне удалось сопоставить в уме выделяющуюся волнистую линию на краю пергамента с некоторым участком побережья восточного континента.[39] Я пожал плечами. В том месте, где мы в первый раз соприкоснулись с поверхностью, сила удара составила пару килотонн фуцелина, так что идти проверять, выжил ли кто-нибудь из зеленокожих, даже не стоило. Что важнее, там не осталось и ничего, что могло бы помочь нам с Юргеном продержаться.
