что он на грани сердечного приступа. Его глаза готовы были вывалиться из орбит. Теперь он сделал неуверенный шаг ко мне, потом ещё один. Прошёл мимо и стал подниматься, люди умолкли.
Я обернулся и вздохнул. Рядом с Селой и капитаном стояла та самая девушка, которую мы освободили. Сама же агент потеряла своё самообладание — смотрела на ту, что должна быть мертва. Её барьеры наконец то рухнули, видимо от шока увиденного. Я почувствовал всё — злость и понимание что всё кончено.
— Яни… Моя Яни… Яни… — шептал дед, поднимаясь всё ближе.
Капитан подтянула к себе связанную Селу, ударила её под колено, заставляя упасть. Схватила за руку, на которой был знак, приказала:
— Проверяй.
В душе молодой жрицы полный бардак — горе, разочарование. Ей сейчас уже всё равно, но она опустилась рядом и потянула ладонь. Я увидел свет в руке моей недавней знакомой, почувствовал божественную силу. Не так как у Адона, гораздо мягче, но всё равно неприятно. Девушка тем временем покачала головой, сказала тихо:
— Это не печать.
Из тени выступила фигура, я даже не сразу узнал знакомую женщину солдата, что недавно мне отдавали под командование. Сейчас у неё был значок старшего офицера особой службы. Глянула на меня и подмигнула, прошла к девушке. Прямо перед ней выронила что-то. Я не сразу понял, а потом дошло и поморщился — это пара старых лоскуты кожи со знаками Ани. Отмытые, подгнившие — но ещё целые. Они долго распадаются — их даже огонь не берёт, которым сжигают тела в последних пристанищах (1) перед захоронением. Всё-таки божественные печати, а не просто татуировки.
(1 — простой деревянный ящик похожий на гроб — в нём сжигают мёртвых.)
Молодая жрица распростёрла руку и почти сразу два из четырёх лоскута засветились. Свет оказался очень ярким, первые ряды протестующих увидели и вновь по толпе пошли новые шепотки. Видимо девушка наложила не так много печатей за год, чтобы это была ошибка.
Служба судя по всему нашла место убийства настоящей Селы и её мужа. А идиоты есть везде, вот и исполнители Союза не подчистили всё и оставили останки. Их можно понять — кто же захочет брать с собой кожу с татуировками и перепрятывать. Но и без них жрица доказала, что староста не та, кем является. Это скорее была дополнительная гарантия.
— Кто эта женщина? — спросила особистка.
— Это… — начала было девушка.
— Сука, мразь, шлюха брюхатая, закрой свою вонючую пасть, а-а-а!
Та, кто выдавала себя за старосту, наконец то сорвалась, пыталась вырваться, добраться до той, кто должна быть мертва. Она рычала, билась в истерике и бессильной злобе, а люди видели это. Я почувствовал ментальное воздействие — но очень слабое. Всё-таки капитан помогла женщине выйти из себя, но так, чтобы жрецы этого особо не почувствовали.
Хотя, кажется, им было всё равно — отец с дочерью обнялись и так и стояли.
Я устало уселся на ступени, горько и тихо рассмеялся. Всем вокруг было уже не до меня, офицер особой службы что-то говорила людям. Я не слушал, просто смотрел в никуда, прямо над океаном людей на заходящее солнце. Рядом устроилась Криста, взяла меня за локоть и положила голову на плечо — она тоже всё поняла.
— Ну как Тошка, все вокруг идиоты — один ты умный? — раздался рядом знакомый голос.
Я не удивился, поднял голову и посмотрел на тётку, что стояла напротив и грустно улыбалась.
Путь подходил к концу, и мне казалось, что мы шли с запасом времени. Состав набирал скорость всё больше и больше, стараясь преодолеть последние лиги быстрее чем остальной путь.
Улыбчивая и низкорослая младший офицер со знаками различия войск обеспечения, разместила нас в «мягком вагоне». Тут лежали в основном мешки с формой, на них мы втроём и устроились — почти как тогда, когда отправлялись в свободный город. Ассоциации были плохими, но как говорили в прошлой жизни — снаряд в одну воронку дважды не падает. Во всяком случае, я на это надеялся.
В какой-то момент поймал себя на мысли что опасаюсь схода паротяга с монорельса. Потом вспомнил что нам рассказывали про устройство дороги. Широкое рельсовое колесо, паротяг и вагоны спроектированы так что поезд очень сложно заставить сойти с рельс даже на огромной скорости. Сам монорельс оказывается полый, нам показывали его в разрезе — сплав келемита, укреплённый магией.
Я же снова и снова вспоминал разговор с Аглой.
Один из тех, кто «выжил» после нападения диких зверей на повозки был парнишка из Союза. Он остался в посёлке и завоевал сердце юной жрицы почти сразу как оказался в деревне вместе с ненастоящей Селой.
Высокий, сильный, хорошо образован, любит её такой какая есть. Девушку в какой-то момент смутило что она не чувствует одну из своих печатей, когда рядом новая староста. Но в этот момент было уже поздно — ей снесло голову.
Тётка дала мне кристалл с образами парня и девушки.
Она подмешала сонных трав в ужин. Когда все уснули — парень осторожно и точно, каждому, пробил череп. Отодвигал веко, просовывал острую келемитовую иглу, хладнокровно забивал её молоточком в мозг. Важно было чтобы не осталось ни капли следов магии — рядом куча вил, которые могли уловить заклинания. Дальше всё просто — подожгли и натоптали с помощью лошадей землю вокруг.
Села ушла в ближайший городок, у её подчинённого было ещё одно задание — жрица должна умереть. Женщина хотела это сделать сама, но парень уверил её что справится. Это было главной ошибкой, потому что подчинённый сам поплыл и воспылал любовью к девушке.
— Почему раньше нельзя было предъявить её людям? — не понял я.
— Немного подождали, зато теперь по всей границе будут знать — чего стоит помощь Союза. — тётка отхлебнула вина из бокала.
— А печати? — спросил её удручённо.
— Изначально не планировали, но потом всё-таки решили и их забрать. — кивнула Агла.
Извиняться перед капитаном не стал, хоть тётка и объяснила — у неё в свободном городе погибли две дочери. Это всё что оставалось у женщины, муж умер несколько лет назад. Так что для неё каждый кто служит Союзу — личный враг. Да и теперь я уже не был уверен, что она не права. После увиденного, честный суд для парня казался мне лишним. Он расправился с людьми хладнокровно, точно выполнив всё что нужно.
— Что вы задумали? — спросила в последний вечер перед отбытием Агла.
— В смысле? —
