Андрей Морголь - Арсенал эволюции

– Знаю, Арсенчик, извини… но я не знаю, что делать! Дядя там хрипит, хватает ртом воздух, в постели мечется… – Она более активно, чем обычно, сопровождала речь соответствующей жестикуляцией. – Мне так страшно…

Ее выпученные, как у затисканного хомячка, глаза смотрели на меня со страхом и удивлением. Вообще-то органы зрения у нее всегда были такими из-за какой-то там базедовой болезни, коей Мария Федоровна почему-то сильно гордилась и которая придавала лицу женщины постоянное испуганно-озадаченное выражение, а также привносила некоторую суетливость в поведение. Собственно, поэтому особого значения ее трагическому выступлению я придавать не стал, однако старика, хрен с ним, решил посмотреть – ни разу ж дома у соседа не был. Хотя что делать с Палычем, я особо не представлял. Если, со слов Марии Федоровны, все действительно так плохо, то толку с меня будет – как с зонтика на Пёрл-Харборе. Но все же я поднялся с дивана, выковырял из-под него тапки, быстро их напялил и с полной готовностью к реанимационным мероприятиям двинулся к соседу.

– А чего «скорую» не вызывали? – поинтересовался я, проклиная свою привычку оставлять дверь по возвращении домой открытой.

– Ты знаешь, Арсенчик, дядя ведь на учете в психдиспансере, – затараторила соседка, пропуская меня вперед. – Ну приедут, ну что скажут: псих, придуривается, припадок. Знаю я этих врачей…

Ага, ну конечно, а я этих внезапных племянниц тоже знаю. За последний год Палыч основательно сдал. Сколько ему там… восемьдесят с чем-то вроде? А тут вдруг откуда ни возьмись – на тебе! Племяша нарисовалась! Заботливая, словно курица-наседка. Все, конечно, правильно делает: и в магазин сбегает, и приберется, и приготовит, и, может, даже постирает, – чем черт не шутит. Но к врачам дядю – ни-ни! А то мало ли – вдруг подлечат ненароком, потом еще год с ним возиться. Ну уж нет! Подобные сроки в ее план «Барбаросса» явно не входили. Квартирный вопрос надо решать быстро. И вот, Мария Федоровна, судя по всему, халявное жилье движется на вас с неотвратимостью локомотива, а я по-прежнему буду ютиться в съемном. Эх! Жаль, у меня такого дяди нет. Завидую!

Квартирка у Палыча была, конечно, не фонтан, зато трехкомнатная. Запах ветхости, традиционный для таких апартаментов, с радостью бросился туманить мой и без того сонный организм. Коридор запомнился допотопными совковыми обоями, половиками, цвет которых, наверное, затруднительно было установить даже при покупке, покосившимися антресолями и каким-то измученным пытками гибридом лавки с тумбочкой для обуви. Всем своим видом это извращенное создание рук человеческих говорило: «Не садись на меня, если в тебе больше двадцати килограммов, – я развалюсь. Хозяин, прошу, не выкидывай меня – я еще пригожусь». Валявшийся неподалеку добротный металлический язычок для обуви выглядел угрожающе.

Мария Федоровна провела меня в комнату, которая, судя по наличию в ней телевизора, являлась залом. Леонтий Палыч лежал в одних семейниках на конгломерате из подушек и одеяла, скомканных на кровати в дальнем, самом темном углу помещения, и шумно хрипел. Дышал он часто, прерывисто, синюшные губы жадно хватали воздух, а глаза, казалось, бешено вращались под закрытыми веками. Старик с ног до головы покрылся липким холодным потом, и еще от него исходил просто невыносимый тухло-сладковатый запах, который поневоле вызывал под ложечкой вполне ощутимые спазматические волны. С тех пор как я видел старика в последний раз, а это было больше месяца назад, Палыч сильно исхудал, черты его лица заострились, а кожа приобрела какой-то землистый оттенок.

– И давно он так? – Я спрятал лицо в ладони, якобы задумавшись, и дышать старался через рот, но запах прошибал насквозь.

– С полчаса. Поначалу спал спокойно, правда, очень долго. В это время он кушает обычно. А потом как захрипел, как заметался – вон постель всю взбил. И пена ртом пошла, красненькая.

Обычно в таких ситуациях стариков окружает целый арсенал пилюль, таблеток, порошочков, скляночек с микстурами, отварами, а также бабки-шептухи, вооруженные охапками сушеных целебных трав и мышиным пометом. Леонтий Палыч же всех этих радостей предсмертного одра был начисто лишен и героически коротал последние часы в гордом одиночестве. В том, что он умирал, лично у меня не возникало никаких сомнений. Также, судя по отсутствию до сих пор врачей и горстей пилюль вокруг, я окончательно убедился в желании заботливой племянницы любимому дяденьке доброго здравия.

– Что нам теперь делать? – подала она голос.

А то ты не знаешь! Конечно, кричать: «Шампанское в студию!» – и петь песню «Мечты сбываются», подумал я, а вслух сказал:

– Вы знаете, Мария Федоровна, боюсь, что ни мы с вами, ни даже специалисты сейчас уже сделать ничего не смогут, так что звоните в «Скорую» или вызывайте врача из поликлиники.

– З-зачем? – От удивления она даже начала заикаться и еще больше выпучила глаза. Видимо, заподозрила что-то неладное.

– Чтобы составить свидетельство о смерти или, может, забрать тело на вскрытие, это же врачи – мало ли что им там в голову взбредет…

– А-а… – Мария Федоровна понимающе кивнула и торопливо удалилась из зала.

Пока она по телефону договаривалась с диспетчером «Скорой», я решил от нечего делать проверить умирающему пульс. У себя я обычно без труда находил на запястье отбивающую такт сердца артерию, но с Палычем проделать этот простой прием оказалось проблематично. Лишь через некоторое время стала ощущаться едва уловимая ниточка пульсирующей крови.

– Сказали, что через несколько минут будут. – Мария Федоровна из дверного проема недоверчиво таращилась на мои сложнейшие диагностические манипуляции.

– Надо спуститься вниз, встретить – у вас же домофон до сих пор не работает.

– Ах, ну да, точно. Конечно, Арсенчик.

Я незаметно скривил презрительную рожу. Еще раз назовет меня Арсенчиком – и квартира достанется более дальним родственникам соседа! Арсенчик, тьфу ты! Меня от подобной модификации всего аж передергивает. Да я, случалось, шикарнейших женщин из-за такого обращения с моим именем бросал, не задумываясь (ну, было один раз, правда, после пары заводных коктейлей). То ли дело меня называют на работе – Арсенал! Гордо, мужественно, да и одноименный футбольный клуб сам по себе солидный – не какой-нибудь там «Шинник».

Мария Федоровна зашуршала на выход, а я остался один на один с умирающим Палычем. Смотреть на его изможденное мучениями лицо было грустно и скучно, поэтому я решил включить телевизор – в субботу утром обязательно должны были крутиться какие-нибудь жизнеутверждающие мультики.

Пока я прикидывал, входит ли пульт в комплектацию моего ровесника-телевизора, Палыч издал громкий душераздирающий хрип и замолк. Я внимательно уставился на него, пытаясь вспомнить, чем живой человек внешне отличается от мертвого. Старик лежал тихо, грудная клетка перестала вздыматься, и все его тело неподвижно обмякло. Уже отработанным движением я схватил его запястье, но, как ни старался, ниточки жизни нащупать не удавалось. Тут же вспомнилось, как в одном фильме в похожей ситуации мужика вернули с того света мощным ударом в грудину. Замахнувшись, я прикидывал, в какое место вмазать, чтобы завести мотор старика. Но вдруг он открыл глаза и уставился на меня! Такого фокуса от соседа я никак не ожидал. Пришлось резко проделывать трюк из другого фильма, почесывая затылок замахнувшейся для удара рукой.