Ни одно благо не было привнесено извне. Цивилизация сама открыла массовый искусственный путь взамен индивидуального естественного — гораздо более долгого и трудного. Возможно, это было предусмотрено ее эволюцией. И значит, зарождался «прекрасный новый мир» — реализованная суррогатная утопия нового и всех последующих поколений.
Религиозные фанатики считали ЕГО падшим ангелом, что было, конечно, очень далеко от истины. Люди, к несчастью лишившиеся слепой веры, употребляли жаргонные термины «глюк», «кино», «тени» и были по-своему правы — тот случай, когда любая истина относительна. Возможно, ОН был глюком-охотником. ОН не знал имени своего прототипа; ОН даже не подозревал о том, что когда-то существовал прототип. ОН справедливо считал себя порождением Темного Ангела и был самым совершенным из его созданий, сверхточным инструментом, любимым детищем, последней надеждой, ибо время его заканчивалось.
В разных местах Ангела называли по-разному: Демон, Дух Бездны, «Абраксас-2», Орбитальный Контроль, Гребаный Мозгокрут… Но всего лишь шесть часов тому назад, наткнувшись на одинокого дервиша-револьверщика в бетонной пещере на Перевале Странников, охотник получил от него запретное имя Ангела.
Справиться с дервишем было непросто, однако это случилось — прежде чем револьверщик погрузился в Седьмое состояние и сделался неуязвимым. А имя оказалось сложным и нелепым; возможно, дело было в специфических вибрациях. Дервиш, покинувший к тому времени свой «тайный сад», не очень разборчиво выговорил:
— Стационарный Спутник…
Ты можешь выписаться в любой момент,
Но ты никогда не сможешь уехать отсюда.
Группа «Иглз»
Это было в дни поздней дождливой весны. Снег недавно сошел; природа обильно менструировала. Приближался «опасный» период, гнусный месяц апрель, но неоткуда было взяться чистому семени. Деревья тянулись к небу и пили яд земли. Отравленные реки текли на юг, унося смытый паводком плодородный слой в глубокую яму моря. Солнце показывалось редко; о том, что оно есть, напоминала лишь неуклонно возраставшая температура. Кое-где в воздухе уже пахло гнилью. По ночам небо иногда очищалось — словно кто-то протирал тряпкой запотевшее стекло, — и можно было видеть тусклые звезды и диск луны, надкушенный тьмой. Аппетит тьмы менялся от ночи к ночи. И только ритм космического вальса, в котором кружились небесные тела, оставался неизменным.
Возрождение неизбежно наступало каждый год. Начинался очередной цикл воспроизводства. Весну сменит засушливое лето, затем будут ветреная осень, стеклянная зима… Все равно неистребимая жизнь торжествовала, приспосабливаясь даже к самым суровым условиям. И конечно, луч надежды никогда не гас. Он означал запасной выход даже для самых заблудших душ.
* * *
Влажный ветер раскачивал дорожный указатель и заунывно гудел в сплетении неоновых ламп. Ни одна из них не светилась. Гнутые трубки составляли надпись «Мотель „Лесная поляна“». Тоскливая музыка этой чертовой эоловой арфы была слышна почти всегда. Она вовсе не мешала Равилю Бортнику спать.
Она мешала ему бодрствовать.
Во сне он не слышал ничего, кроме ласкового шепота химер, порожденных его подсознанием, но крепко заснуть и как следует отоспаться ему удавалось редко.
Название мотеля было чисто условным. Больше десяти лет назад лес вырубили в радиусе полукилометра от заправочной станции и даже выкорчевали пни. Теперь каждую весну Бортник поливал бензином и сжигал молодую поросль, чтобы никто не мог подобраться незамеченным. Вокруг заброшенных коттеджей, стоявших плотной группой, образовалось пятно выжженной земли. Последнюю такую операцию Равиль провернул пару дней назад, и до сих пор в воздухе пахло гарью. Бортник считал, что заведение давно пора переименовать в «Черную плешь». Впрочем, плевал он на то, как это место называется, — он был всего лишь наемником с кабальным контрактом.
Когда стемнело, Равиль выпустил из вольера волкодавов и заперся в своем коттедже с полустершейся табличкой «Администрация». Кружочек буквы «р» как раз совпадал со старым пулевым отверстием. Система охраны давно вышла из строя. В мотеле не было ни одного постояльца. И вряд ли кто-нибудь появится в ближайшие сутки. Мертвый сезон.
На стоянке — пусто, если не считать вдребезги разбитой «самары». Позавчера ее притащил тягач, регулярно расчищавший трассу. Собственная «газель» Бортника с полным баком и заряженным аккумулятором стояла в подземном гараже. Он тщательно следил за исправностью двигателя. Равиль боялся того, что может произойти с плохо вооруженным и не очень быстрым человеком в пустынном месте, расположенном в ста километрах от города. А это могло произойти — в любой день, в любую ночь.
Например, сегодня.
* * *
Он был совершенно один. Его вахта заканчивалась через неделю. Но это в лучшем случае — если найдется идиот, который окажется в столь отчаянном положении, что захочет его сменить. В худшем случае пребывание Равиля в мотеле затянется на неопределенный срок.
Уже три месяца он не притрагивался к бабам. Его раздражение накапливалось, как осадок в стеклянном стакане. И стакан постепенно терял прозрачность… Бортника раздражало многое, но больше всего его раздражал (просто бесил!) скользкий хмырек, которому принадлежал мотель и, значит, сам Равиль со всеми потрохами. Хмырек отсиживался в городе, пряча свою толстую ухоженную задницу под защитой Блокады, в то время как Бортник ежедневно рисковал жизнью на этом вонючем отшибе.
С другой стороны — а что было делать? Найти работу становилось все труднее; в городе — почти невозможно. Наниматься батраком на ферму или в помещичий замок — увольте. Он знал, что это такое. И чем это заканчивается…
Мотель не приносил ни гроша; какой-то мизер удавалось выжать из заправки и станции техобслуживания. Таким образом, Бортник совмещал функции администратора, заправщика, механика и сторожа. Многовато на первый взгляд — и совсем мало, если учесть интенсивность движения. Бортник не поленился и подсчитал: в среднем мимо проезжала одна долбаная тачка в сутки. Лучшими днями были те, когда по трассе шли правительственные караваны. С конвоем и вспомогательными трейлерами набиралось до двух десятков машин. Иногда даже удавалось заполучить всю компанию на ночлег. В такие ночи Равиль мог расслабиться. Но это случалось крайне редко — караванщики предпочитали не рисковать…
Никакой надежды. Ветер постанывал, гуляя среди закопченных неоновых ламп. Бортник решил, что надо сорвать вывеску к чертовой матери и он займется этим очень скоро, если погода не переменится. Хмырю хозяину придется его извинить. «Вычтешь из моей зарплаты, толстозадый», — подумал Равиль с ненавистью и достал из холодильника банку с пивом. Хорошо, хоть электричество еще не отрубили. Это было бы трудно сделать — силовой кабель залегал на двухметровой глубине. Впрочем, рано или поздно курорт закончится. Без света, холодильника и телевизора вахта превратится в тест на выживание. Бортник был не из тех, кто уверен в себе на все сто процентов. Говоря по правде, он не был уверен и на пятьдесят.
