Но сигнал оборвался так же неожиданно, как и возник, и в наушниках осталось только слабое гудение тока и где-то в невероятной дали чуть слышное потрескивание морзянки.
Радист взглянул на хронометр. Два часа тридцать три.
Он прижал левый наушник ладонью, чтобы лучше слышать, и повернул рукоятку громкости до упора.
Гул усилился, и на фоне этого гула кто-то тягуче выстукивал длинные ряды цифр — сводку погоды.
Радист знал, что такой сигнал никогда не посылается в эфир один раз. Его всегда повторяют. Повторяют до тех пор, пока рука в состоянии лежать на ключе. Он ждал, машинально читая сводку: «Облачность три, осадки двенадцать, ветер четыре...»
Резиновая заглушка наушника отпотела, он слегка сдвинул ее и потянулся за папиросами, и в тот же миг в эфире вновь вспыхнули и понеслись три страшные повторяющиеся буквы:
«SOS — SOS — SOS — SOS — SOS!»
И по той быстроте, с которой выстукивал их неизвестный радист, по тону сигнала, звенящего, как готовая лопнуть струна, было понятно, что это не обычное «просим помощи из-за поломки машины» или «помогите, сели на мель». Это был крик корабля, застигнутого страшной бедой.
— SOS!.. SOS!.. SOS!.. — кричал корабль. — Я — «Сверре». Я — «Сверре»... 74°12' северная широта, 25°17' восточная долгота... Я — «Сверре»... погибли шкипер и почти вся команда... SOS!.. SOS!.. Именем бога помогите... Я — «Сверре»... умоляю — не медлите... ниже ватерлинии 7... 7... 7 ... ж... ж... ж...
...И опять в наушниках только ровное гуденье тока. И ночь за медной обоймой иллюминатора. И два часа срок одна минута на светящемся циферблате часов.
Радист осторожно повернул ручку настройки вправо и влево, но эфир молчал. Тогда, сдерживая дрожь в пальцах, он записал радиограмму на бланк и включил внутреннюю переговорную линию.
— Арсен, дорогой! — сказал он в микрофон. — Ты меня слышишь? Разбуди капитана. Нужно аврал. Я только что принял SOS.
Потом он развернул карту и нашел точку с координатами 74°12' северной широты и 25°17' восточной долготы.
Она лежала в тридцати пяти милях северо-восточнее от курса «Быстрого» в районе Западного Желоба.
В пять часов тридцать две минуты «Быстрый» вошел в район, где терпел бедствие корабль. На промысловой карте это место называлось квадратом 2437.
Погода держалась на редкость тихая. В это время года на Баренце обычно шесть, а то и семь баллов. А тут свежак на четыре. Волны почти лениво облизывают борта траулера.
В ходовой рубке у машинного телеграфа рядом с Арсеном Гобедашвили, глубоко надвинув на голову фуражку с потемневшим крабом и зябко ссутулив плечи, стоял капитан Сорокин. Он вглядывался в темень за ветровым стеклом. Губы капитана были недовольно сжаты, и всем своим видом он как бы говорил: «В такую погоду добрые рыбари работают днем и ночью, а мне эта ночка подкинула «SOS»... Вот и выполняй производственный план...»
На «Быстром» никто не спал. Рыбаки и матросы набились в кают-компанию, стояли у бортов и на крыльях ходового мостика, вглядываясь в ночь. Все уже знали о сигнале бедствия, и всем хотелось помочь неизвестному кораблю.
— Подходим к месту, — сказал старший помощник Гришин и уткнулся лицом в резиновый тубус радиолокатора. Там на экране мерцал, равномерно обходя круг, узкий зеленоватый луч. Иногда он выхватывал из темноты россыпь мелких желто-зеленых звездочек, которые быстро тускнели и гасли и при следующем обороте луча возникали уже в другом месте круглого поля. Но это были всего-навсего только верхушки наиболее крупных волн.
Потом на самом краю экрана высветился длинный штрих, четкий, слегка изогнутый, похожий на вытянутую; запятую. Он упорно вспыхивал на одном и том же месте, и его ни с чем нельзя было спутать.
— Есть, вижу! — воскликнул старший помощник, щелкая переключателем масштаба. — Расстояние две с половиной мили.
Капитан включил командный микрофон и вызвал радиста.
— Как связь со «Сверре»?
— Не отвечает, — сказал радист.
— Свяжись с Мурманском. Передай: «Подходим к потерпевшему. Радиосвязь установить не удалось». Да, запроси еще, какие суда находятся в ближайших квадратах. Все.
Он обернулся к старпому.
— Как думаешь, что у них там стряслось? Почему молчат?
— Две мили два кабельтова, — сказал тот, не отрываясь от локатора. — Через пятнадцать минут все узнаем, Владимир Сергеевич.
Капитан включил палубный динамик и вызвал сигнальщика.
В рубку заглянул круглолицый матрос в клеенчатой зюйдвестке.
— Ступай на прожектор, Сидоренко, — распорядился капитан. — Пиши с перерывами в полминуты: «Идем на помощь». Понятно?
— Понял, Владимир Сергеевич.
Сидоренко прихлопнул дверь рубки и загремел сапогами по трапу мостика.
Через минуту электрический луч пробил в темноте серебристый туннель, длинным овалом лег на воду, скользнул вдаль и растаял в тумане.
— Как Мурманск? — справился капитан у радиста.
— Сообщили, что между нами и портом нет ни одного судна.
— Так, — сказал капитан и снова, недовольно сжав губы, прищурился в темноту.
— Слева по борту огни, — тихо произнес старший помощник.
Капитан резко всем телом повернулся влево.
— Ага, вижу, — сказал он и рывком переложил ручку машинного телеграфа на «малый вперед».
«Быстрый» качнулся на волне, замедляя ход. Над морем, на расстоянии полумили от него, мерцали две желтые звезды, а между ними, пониже, зеленая.
— Право руля! — сказал капитан. — Звуковой сигнал!
Воздух дрогнул от короткого удара сирены, но неизвестный корабль не ответил на голос траулера.
— Не слышат, что ли? — проворчал капитан. — А ну-ка, Арсен, дай штук пять коротких!
Снова гудки сотрясли воздух, и снова «Сверре» ничего не ответил.
— По-моему, это не «Сверре», — сказал старший помощник. — Он несет ходовые огни.
— Посмотрим, — пробормотал капитан и переложил телеграф на «стоп».
В тот же миг луч прожектора снова упал на воду, прошелся широкой дугой по верхушкам волн и остановился, высветив дрейфующий корабль.
Это был темный с тяжелыми обводами корпуса грузовик, из тех, кого во всех портах мира называют «работягами» и на разгрузку и погрузку загоняют подальше от быстроходных океанских интеллигентов, куда-нибудь по соседству с угольными причалами. Много таких кораблей ходит по морям и океанам земли, делают они свою незаметную работу — перевозят из страны в страну лес, руды, уголь, зерно, цемент, и до того к ним привыкли на морских дорогах, до того они примелькались, что обращают на них внимания не больше, чем на какой-нибудь самосвал на окраинной улице большого города.
