Санджа пробормотал молитву и ощутил, как дрогнули электросхемы, вытатуированные вокруг глазниц, когда он соединил свое зрение с оптиконом, встроенным в стальную горгулью на стене, и осмотрел самого себя глазами духа машины.
Пышное алое облачение техножреца, в которое он был одет, как будто сверкало даже в тусклом свете, озаряющем тамбур. Позади, обрамленные очертаниями вторых огромных врат, что вели в центральный клуатр святилища, виднелись члены его свиты, с достоинством выстроившись в церемониальном порядке и ожидая его приказов. Хаим стоял в двух шагах за правым плечом Санджи. За ними находилось четверо скитариев, преданных воинов-храмовников культа Машины, в отполированных до блеска панцирях, пронизанных кибернетическими кабелями и проводами, с силовыми секирами в руках. По бокам каждого скитария окружало двое стражников-сервиторов, неразумных, выращенных в чанах автоматов, вооруженных собственными механизированными имплантатами. Они держались рядом, сдержанно опустив стволы орудий. Два светящихся черепа, каждый из которых был наполовину окован листовым золотом и снабжен гроздьями воспринимающих устройств и мехадендритов, парили в воздухе над плечами Санджи.
Тамбур был невелик, но его высокий свод терялся в тени над слоями незакрепленных шестеренок. Хоть свита и была мала, ее строй тянулся на всю ширину помещения.
Генетор-магос издал негромкий звук одобрения, почувствовав себя сильнее благодаря этому мигу созерцания. Его не запугать здесь, в его собственном храме. Что бы не происходило там, снаружи, они встретят это, как подобает их статусу.
— Пора, магос, — на сей раз слова Хаима донеслись из его собственного горла, а не пластины вокодера. — Вы просили, чтобы вас оповестили.
Санджа не ответил, что было совершенно правильно для официального лица, но просто отключился от горгульи, помедлил мгновение, чтобы перестроиться на обычное зрение, а затем сделал шаг вперед и при помощи передатчика над правым виском приказал вратам открыться.
Первым, что ворвалось внутрь, была лавина шума, и Санджу едва не передернуло, прежде чем он успел притупить свои чувства и поставить фильтры. То, что при закрытых дверях казалось глухим стуком, оказалось оглушительным грохотом, который был физически ощутим — как будто кто-то быстро постукивал его в грудь и дергал за одежду. Сквозь этот грохот можно было различить крики, вопли, визг и, периодически, звук бьющегося стекла или разлетающейся в куски пластмассы. Воздух полнился дымом и испарениями, так что бесчисленные толпы, кишащие у подножия ступеней, становились неразличимыми на расстоянии пятидесяти метров, а на сотне превращались в невидимый источник гвалта.
Санджа и не пытался гадать, сколько же их набилось на площадь, но он видел, как на ней размещались тысячи людей, когда крестные ходы Адептус собирались в этом полукилометровом круге из покрытых гравировкой плит. То было вдохновляющее зрелище — идущие ряд за рядом избранные слуги Императора, озаренные щедрым золотом гидрафурского солнца — но это… Фактически, это выглядело почти как намеренное издевательство над теми процессиями. Санджа мог разглядеть отсюда ряд кричаще ярких грузовиков и платформ, которые явно съехались на собственный дьявольский парад. Они были покрыты нелепыми конструкциями из фольги и пластика, которые неубедительно придавали им облик «Лэндрейдеров» Астартес, махин-«Левиафанов», повозок с реликвиями Экклезиархии и каких-то других машин. В кузовах и на крышах толпились танцоры и клоуны, разбрасывающие всякие безделушки и сладости. Санджа не испытывал ни малейшего желания отрегулировать имплантаты в коре мозга, чтобы разглядеть их более четко: двигаясь вперед вместе со своими спутниками торжественным церемониальным шагом и медленно ступая в унисон, он видел более чем достаточно.
У подножия рампы, ведущей к дверям святилища, возвышались два обелиска из алмазного стекла, каждый — на металлическом пьедестале высотой по пояс. На левом пьедестале стоял пухлый молодой человек со светлыми волосами, забранными в хвост, одетый в подобие комиссарской униформы с фуражкой, сбившейся на ухо. Он выгребал из карманов засахаренные нугаты или какую-то стимулирующую жвачку и швырял в радостно вопящую кругом толпу. Другой, тоже полный паренек в неубедительном подобии молитвенного платка Экклезиархии пытался вскарабкаться на пьедестал, схватившись за его лодыжки, но был слишком пьян, чтобы подняться. Подножие правой колонны кишело телами в одеждах разных оттенков зеленого цвета — пародиях на флотскую униформу или мантии Схоластии Псайкана. Женщина, одетая в то, что, как она скорее всего думала, было униформой имперского легата, вытащила бутылку, отщелкнула пальцем крышку и облила содержимым своих весело визжащих и теперь к тому же липких товарок. Крепкий мужчина в мантии писца Администратума схватил ее за талию и впился ртом в ее губы.
В море тел не было ничего вселяющего надежду: повсюду виднелись отвратные, чрезмерно украшенные попытки воспроизвести одеяния Сестринства, шлемы арбитров, униформы военных и служителей Администратума самого разного толка. Несмотря на твердое намерение оставаться спокойным, Санджа вознегодовал, увидев быстро мелькнувшую в толпе щеголеватую, расшитую блестками пародию на его собственное алое кимоно Адептус Механикус с печатями и значками, уродливо налепленными не на те места. А его гостьи все не было. Уже пора, или еще нет? Хаим просчитался, и Санджа не одобрял перспективу стоять тут и созерцать это зрелище хотя бы на секунду дольше, чем необходимо.
Один-два человека внизу заметили, что двери открылись. Они еще были не настолько пьяны, чтобы вознамериться подняться по рампе, но начали улюлюкать и приветственно кричать. Санджа собирался уже вернуться внутрь, когда увидел тех, с кем, судя по всему, должен был встретиться — сквозь стену блесток и шума проталкивался клин из дюжины Адептус Арбитрес в черных униформах, слишком строгих, чтобы быть бутафорией. Всего в нескольких шагах от нижней ступени они вдруг остановились. Сандже потребовался момент, чтобы сконцентрировать слух и понять, в чем проблема.
— Отойдите в сторону, — прозвучал голос главного арбитратора — она была на голову ниже своих спутников, а ее броню украшали знаки почета, которые Санджа без колебания счел подлинными.
— Ууу! Есть, мадам! Дорогу ее справедливости!
Хихиканье. Другая женщина, гораздо моложе и значительно более пьяная. Санджа решил, что это была та, что стояла спиной к нему, с высоко взбитыми и выкрашенными светящейся краской волосами, одетая в аляповатое подобие форменного мундира, какой носит префект Администратума. Одежда была маловата на размер.
