Свесив ноги с невероятно высокой – также по римскому обычаю, кровати, я машинально прикрылся простыней и уже внимательней оглянулся вокруг. Не заметил ни своей одежды, ни каких-либо высокотехнологичных девайсов. Даже время не посмотреть – но, по ощущениям, середина дня – заглядывающее в окно солнце довольно высоко.
Бежать в поисках ответов никуда не стал, а позволил служанкам взять процесс в свои руки. Весьма, надо сказать, умелые: меня проводили в ванную комнату – которая в этих покоях была площадью больше, чем моя квартира, оставшаяся в прошлом мире. Приняв теплую ванну, с ароматическими маслами и лепестками розовых цветов, я по услужливым указаниям-просьбам рыжеволосой рабыни расположился на каменной полке, где девушки приступили к массажу. Чуть погодя, натертый маслами и благовониями, я почувствовал себя вполне неплохо.
После массажа искусственные девушки нарядили меня в белую тунику с пурпурной полосой, подпоясали и обули в легкие сандалии, а после я получил предложение проехаться на носилках. С латинским – после занятий в гимназии, у меня лучше, чем с французским. Только благодаря латинскому я что-то по-французски и понимаю, языки схожи.
Но сейчас не был уверен, что правильно понял подкрепленное жестами предложение про носилки. Как оказалось, понял правильно – и с трудом удержался от удивленного возгласа: за дверью, вызвав ненужные ассоциации с мемами моего мира, расположились два чернокожих гиганта в набедренных повязках и с носилками. От носилок я отказался, пошел ножками. А направлялись мы теперь, по словам провожатой рыжеволосой рабыни, в термы. А термы – это надолго, почти гарантированно до вечера. А потом гарантированно пир.
«К гадалке не ходи» – согласился со мной внутренний голос с интонациями Гены Бобкова.
Перспектива гарантированных устроителями выходных терм и пира мне не понравилась. Потому что суббота уже перевалила за середину, а дела с Марьяной с места даже и не думали сдвинуться.
С такими мыслями я прошел через галерею колоннад и увидев сами термы, на несколько мгновений застыл пораженный. Передо мной было огромное пространство многоуровневого бассейна, размером с городской квартал. Буквально залитая водой огромная площадь; причем бассейн был неглубокий, не более метра, и расчерченный на зоны рядами колоннад и длинных портиков. То тут, то там возвышались здания с водопадами, фонтанами, мраморными статуями в нишах и искусными фресками. Было даже несколько зеленых аллей, в тени которых мелькали белые туники.
На всей огромной площади многоуровневого бассейна собралось около сотни людей, что при столь ошеломляющих размерах они казались буквально горсткой. После более внимательного взгляда я заметил, что только несколько десятков человек расхаживают в туниках подобных моей. Остальные в – стилизованных под античность купальниках, или вовсе без оных. Люди сидели на бортиках опустив ноги в воду и попивая из кубков, кто-то расположился в тени портиков на скамьях полулежа. И большинство присутствующих здесь играли роли рабов и прислуги – как рыжеволосая «рабыня», что сопроводила меня сюда.
Причем провожатая уже предупредительно, но настойчиво предлагала мне пройти далее, к одной ей ведомой цели. Согласившись, я двинулся следом за ней по поднятой над водой дорожке, выложенной пористыми – чтобы не скользили ноги, покатыми камнями.
Мы с провожатой миновали несколько зданий, в которых располагались банные комнаты. Поднимаясь на возвышение, прошли по зеленой аллее среди мраморных статуй богов и богинь римского пантеона, после чего аллея привела нас к широкой лестнице. Поднявшись, я увидел большой грот, в котором за широким столом возлежало (именно возлежало, по римскому обычаю) несколько человек. К гроту рыжеволосая дева меня и вела.
На мое приближение обратили внимание, несколько даже махнули рукой, а оказавшийся здесь Валера даже что-то крикнул приветственно. Компания собралась действительно знакомая – здесь были все те, кто играл за финальным столом турнира: кроме Валеры присутствовали Леонид, Барятинский, Йохен и пепельноволосый Судзуки. И еще был фон Валленштайн. Праправнук легендарной одаренной дремал в плетеном кресле, как и Барятинский. И все присутствующие здесь были в нарядах точь-в-точь как у меня, только с одним дополнением – у каждого на голове был лавровый венок.
После возгласа Валеры дремлющий Бастиан фон Валленштайн открыл глаза и приветствовал меня жестом римского салюта. От белокурого голубоглазого арийца выглядел подобное несколько двусмысленно.
– Ave! – повторяя жест фон Валленштайна вскинул приветственно руку и Леонид.
От раздавшихся громких голосов встрепенулся от дремы и Барятинский. Он развалился в дальнем углу грота на груде подушек, и был накрыт простыней с влажными пятнами – видимо, недавно из парилки. Что-то в картине меня напрягло. Внимательней присмотревшись я понял, что белая ткань ниже пояса Барятинского равномерно поднимается и опускается. К тому же я не сразу заметил выглядывающую из-под простыни нижнюю часть аппетитной женской фигурки.
Но совсем не это меня насторожило. Не понравилось в происходящем мне то, что полумрак грота для меня полумраком и оказался – я не мог менять спектры зрения и видеть в темноте. А что это значит? Правильно – каким-то образом во время массажа рабыни добавили мне в организм еще одну дозу нейтрализующей магическую энергию слезы.
И вот это мне уже серьезно против шерсти.
– Артур, ты вовремя пришел, – воскликнул между тем Йохен. – Как раз тебя нам не хватало!
Одновременно с его возгласом приведшая меня сюда провожатая приблизилась, надела мне на голову недостающий образу лавровый венок и легко убежала к выходу из грота, ожидать меня там.
– В чем дело? – вместо приветствия поинтересовался я.
– Разреши наш спор! Валера и я считаем, что пользоваться бездушным искусственным телом для удовлетворения своих потребностей, – показал Йохен на поднимающуюся простынь Барятинского, – сродни самоудовлетворению, что общество осуждает. Леонид и Бастиан же говорят, что в этом нет ничего отличного от услуг созданных природой профессионалок. У нас равенство во мнениях, и твой голос решающий.
– Как это равенство? А Таро не спрашивали? – показал я на пепельноволосого Судзуки.
– Он будущий тридцать третий лорд Сацума, ему религия запрещает мнение по этому поводу озвучивать, – засмеялся Леонид.
Японец только покачал головой и отвернулся, явно показывая, как он относится к столь детским разговорам.
– А как же мнение… – показал я на Барятинского, который откинул голову назад, прикрыв глаза.
– Он сейчас немного предвзят ввиду некоторых обстоятельств, – сдержав зевок, ровным голосом пояснил фон Валленштайн.
– Огорчу, потому что спор не решу, – покачал я головой.
– Почему? – удивилось собравшееся общество.
– Потому что искусственная дама, столь похожая на настоящую, это как безалкогольное пиво. А вот как я отношусь к безалкогольному пиву, я еще не определился.
Мой комментарий вызвал, вернее оживил бурную полемику, а сам я – в ней не участвуя, присел на одно из широких лож у стола и принялся осматриваться. Вход в грот был довольно широк, и в проем мне было видно, как термы понемногу заполняют все прибывающие одаренные и помятые знаменитости. Некоторые из них, кстати, услугами носильщиков пользовались – и кого-то несли прямиков в терпидарии и фригидрарии, чтобы массажем и живительным влажным теплом возвращать к жизни.
Наблюдая за происходящим, я понемногу начинал чувствовать собирающее подспудное напряжение, превращающееся в нервозность. Судя по всему, срежиссированное представление здесь затянется до самого позднего вечера, если не до ночи – что вероятнее всего, и завтра у нас просто не будет достаточно времени, чтобы решить вопрос с Марьяной. Дело ради которого, в общем-то, мы сюда и прибыли.
– Артур! – окликнуло меня сразу несколько голосов.
– А? – обернулся я. Мне сразу задали какой-то несерьезный вопрос, на который я лишь отмахнулся.
