не принял этот выбор сердцем, а разум его выдвинул не один аргумент в пользу того, что шаг Хатепера не был мудрым. Но Император вынужден был смириться, проявить уважение к воле брата.
И теперь, спустя столько лет… Секенэф знал, на что шёл и о чём просил. Они оба знали, что стояло и будет стоять за этим. И хотя Хатепер не дал официального ответа в тот же вечер, каких-то пару дней назад, – да Владыка и не требовал этого – слова брата тяжёлым эхом стучали в его висках до сих пор.
«Хатепер Эмхет, я прошу тебя вернуться в прямую ветвь рода».
В тот вечер Секенэф говорил ещё многое – говорил не как Владыка, но как тот, кто был Хатеперу бесконечно дорог. Несколько дней он подарил дипломату – бесценные несколько дней до официального назначения. Церемония посвящения уже была назначена, к счастью – тайная. После будет праздник. Ну а о том, что будет потом, пока не знал никто. Хатепер позволил себе забыться в делах, благо их было немало. Но сегодня пришло время приблизиться к тому, от чего он отстранялся, вернуться к тому, чем он никогда не переставал быть на самом деле.
– Вверяю себя Твоему замыслу, – прошептал старший царевич и закрыл глаза. В следующий миг он почувствовал прикосновение тяжёлой горячей ладони ко лбу – надёжное, благословляющее, полное любви бо́льшей, чем прикосновение родного отца. – Каким бы испытаниям Ты ни подвергал нас, Ты никогда не спрашивал с нас большего, чем то, через что пришлось пройти Тебе самому.
Между Хэфером и Тэрой воцарилось безмолвное соглашение – не обсуждать то, что каждому из них сообщила Берниба. На сердце у девушки было неспокойно, но она слишком хорошо чувствовала возлюбленного, чтобы понимать: сейчас ему нужны были не успокаивающие беседы, а просто она сама, рядом. Уже на следующее утро он общался с ней совсем как после их первой ночи в её родном храме, где ничто, казалось, не угрожало их союзу. Каждое его слово, каждое его прикосновение было полно такой нежности и такого внимания, что Тэра не посмела вернуть его мысли к тяжёлой встрече с Верховной Жрицей. Да и не забывал он, кажется, о том ни на миг, хоть ничего и не объяснил своей спутнице. Но она замечала многое – то, как темнел его взгляд, когда он думал, что она не видит; то, как он подолгу смотрел на неё, как нежно касался, когда думал, что она спит. А иной раз, когда он обнимал её, сердце заходилось от сладкого и болезненного чувства, ясного понимания, как сильно он боялся потерять её. Тэра не сомневалась, что Берниба говорила с Хэфером о ней.
«Дело не в том, что тебе не позволят быть царицей, Тэра. Дело в том, что тебе просто… не позволят быть…»
Как могла, она старалась отогнать от себя эти мысли, чтобы помочь забыться и самому Хэферу, хотя бы ненадолго. Но разговор с Верховной Жрицей нет-нет, да вспыхивал отчётливо в её разуме.
«– Ему нужно побыть одному и подумать обо всём, о чём мы говорили сегодня.
– Нет, он бы предупредил меня.
– Он не мог.
– Ты что-то сделала с ним? Прошу, госпожа, ответь…
– Примириться с собственным сердцем непросто. Но он сумеет. В конце концов, именно этому его обучали.
– Я не понимаю…
– Ещё поймёшь…»
Ещё поймёшь…
Поймёшь…
Тэре казалось, что она и так понимает, но девушка не смела облечь это понимание даже в оформленные мысли.
«Я не могу… Не могу отпустить тебя… Должен, но не могу…» – шептал ей Хэфер в тот вечер. Ещё никогда она не видела его таким…
Больше всего она боялась, что царевич поменяет своё решение, выберет «должен». Потому что если Берниба действительно… Нет, дальше она старалась эту мысль не развивать. Она верила своему царевичу – его рукам, его присутствию рядом. Хэфер был здесь, с ней, и каждый миг давал понять, что ей не в чем сомневаться. Тэра верила, что когда придёт время, он расскажет. Да и ей самой следовало бы рассказать ему правду… только она пока не могла. Отчасти потому, что бремя, лежавшее на плечах наследника в их общей войне, и без того было велико. Но даже в большей мере – потому, что понимала: тогда он точно оставит её, оставит их обоих – и её, и эту маленькую упрямую искорку зарождавшейся в ней жизни. Он не возьмёт с собой Тэру и останется один перед лицом своих врагов. А разве мог он победить один?.. Пусть даже сам Отец Войны теперь на его стороне…
Предательский голосок нашёптывал ей – кого же она выберет, чтобы защитить, когда придёт время? Использует свою Силу, встав спиной к спине с Хэфером? Или отступит, чтобы не рисковать жизнью, рождённой от их невозможной любви? Тэра надеялась, что такой выбор перед ней не встанет, потому что одно дело – рисковать только собой, а другое… Нет, лучше ему не знать.
Хэфер не обманывался – он знал, что Тэра тоже не всё ему рассказала, что её тоже гнетут тяжёлые мысли после разговоров с Бернибой. Но царевич выказал ей ответное уважение, не стал пытать вопросами, доверился, что и она расскажет ему всё в свой срок.
Тэра проснулась раньше обычного и сонно протянула руку, ища привычное родное тепло. Но Хэфера рядом не оказалось. Девушка вскинулась, озираясь. Не было его и в шатре. А ведь снаружи, за пологом, едва занялся рассвет!
От острой тревоги стало больно дышать. Путаясь в складках ткани, девушка поспешно натянула на себя калазирис [3] и выскочила наружу, не заботясь о том, как выглядит. Она едва не споткнулась об одного из псов, дремавших у входа. Взгляд её метался в поисках стражей-Ануират. Снаружи царил предрассветный сумрак, и от реки стелилась дымка. Девушка различила только одного из воинов, охранявших шатёр, – он стоял в паре десятков шагов, чуть опираясь на копьё.
– Где? – воскликнула Тэра, устремляясь к нему. – Где царевич?!
Встревоженные псы посеменили за ней, поскуливая.
– Рано ты… – Ануират недоумённо изогнул бровь. – Доброго утра, избранная.
– Где он? – требовательно повторила девушка.
– Так к реке пошёл, в сопровождении моего брата, – спокойно ответил воин. – Беды в том не будет. Ещё вчера просил тайком острогу ему принести – рыбы хотел наловить. Для
