Она отвела глаза. Сказала негромко:
– Вернешься с охоты, узнаешь.
И вдруг подалась к нему, чмокнула в губы, сунула в руку что-то мягкое, теплое.
Он отшатнулся, моргая, чуть не упал.
А Тая скользнула в тень и исчезла за поленницей.
Федька, не понимая, что это сейчас такое тут произошло, поднял руку, разжал пальцы. На его ладони лежала заячья лапка.
– Ты чего встал столбом? – Его сильно толкнули в спину. Он повернулся.
Долговязый, похожий на журавля Вова Самарский стоял и, ухмыляясь, открыто пялился на заячью лапку.
– Никак свадьба скоро? – сказал он и поправил висящий за спиной автомат – Вова был охотник опытный, и лет ему уже исполнилось почти двадцать шесть, так что огнестрельное оружие он носил по праву, о чем низкород Федька мог только мечтать.
– Значит, Тайка к тебе переметнулась, – Вова понимающе покачал головой. – Ну и правильно. Жаль только, что детей у вас не будет.
– А может, будет, – возмутился Федька, пряча лапку в карман. Он мог бы выбросить её сейчас, и это означало бы, что он отверг ухаживание девушки. Заячью лапку юные красавицы дарили избранникам, чтобы заявить о симпатии. – Может, я еще лет восемь проживу. И Тая. Тогда Совет разрешит нам родить ребенка.
– Да ты, я гляжу, всерьез на ней жениться удумал… – Вова посерьезнел, глаза его сделались колючими. Он был семьянин с опытом, у него скоро должен был появиться внук – а до внуков в общине доживали немногие. – Ты только не вздумай об этом Ивану Рыбникову заявить! Не хватало нам ваших разборок, да еще во время Большой Охоты… Понял меня? Запрещаю тебе про Таю говорить! Даже думать о ней забудь, пока домой не вернемся!
Федька понурился. Спорить он не мог – Вова мог запросто выгнать его из отряда. Но и сдаваться не хотелось.
– Ладно, – выдавил Федька, щупая в кармане теплую заячью лапку.
– Громче! – велел Вова.
– Ладно! Не буду!
– Значит, договорились, – резюмировал Вова, продолжая пристально разглядывать Федьку. – И помни: я за тобой слежу!
На деревенскую площадь они пришли вдвоем. После разговора Федька чувствовал себя скованным, присутствие Вовы тяготило его. А тот словно бы уже начал выполнять обещанное: постоянно держался рядом, косился на подопечного. Возможно, дело было не в Тае Зосимовой, а в том, что Федька впервые шел на Большую Охоту, и в группе он был новичком. Вова же считался в команде вторым по старшинству – первым числился Максим Шуманов, ему исполнилось двадцать четыре года, и он с двадцати лет был членом Совета; а известен Максим был тем, что с двенадцатилетнего возраста не пропустил ни одной Большой Охоты, и о повадках Ламии знал больше остальных.
Когда в центре площади запылали костры, охотники оставили своих близких и сошлись, сформировав две команды. Одной предстояло отправиться на север, другой – на запад. Они и назывались соответственно – «северные» и «западные».
Федька немного замешкался, не зная, какое место занять в строю. Зеваки сразу заметили его метания, захохотали.
– Справа от меня вставай, – велел ему Вова, поймав за рукав летней малицы и затаскивая в неровный строй. – Так рядом со мной и держись…
Жар от костров шел такой, что кожа на лице подпекалась. Федька терпел и, щурясь, разглядывал толпящихся вокруг земляков. В деревне сейчас жило без малого пять сотен человек, не считая младенцев, которые еще не умели ходить, – и почти все они сейчас собрались здесь.
К украшенному резьбой тотемному столбу вышел Борис Юдин – светловолосый голубоглазый здоровяк, Глава Совета и Первый Учитель. Он был единственный, кто видел живым Николая Рыбникова. Борис помнил, как создавалась община, как строилась деревня, как писался Кодекс. Он встретил уже тридцать пятое лето, что казалось немыслимым. У Бориса было три жены, двенадцать детей и восемь внуков. Он должен был мутировать лет десять тому назад, но почему-то оставался человеком. Поговаривали, что это всё из-за того, что именно он варит Коктейль, дышит его парами, пробует на вкус.
– Тихо! – прокричал Борис, вскинув руки над головой.
Ему пришлось трижды повторить свой призыв, прежде чем на площади установилась тишина.
Федька, стоя в строю охотников, наблюдал, как меняются лица людей: минуту назад все веселились, смеялись, а теперь даже маленькие дети сделались серьезными, вслушиваясь в раскатистый баритон Бориса.
– Много лет тому назад мы начали свой путь, – вещал тот. – Нам было открыто, что спасение надо искать на севере…
Борис поднял руку, обратив её ладонью к небу, – так было принято благодарить Степана Рыбникова, человека, который ценой собственной жизни спас многих людей и научил их существовать в изменившемся мире.
Жест Бориса повторили все. Федька тоже поднял руку и заставил себя забыть о скорой охоте, о неуютном постоянном надзоре Вовы Самарского и даже о Тае, о её внезапном поцелуе и заячьей лапке, лежащей в кармане. Федька должен был наполнить свое сердце и свой ум искренней и глубокой благодарностью к спасителю и его родным братьям – так предписывал Кодекс.
– Путь к очищению был трудным, и каждый призванный шел по нему в одиночестве, – продолжил традиционную речь Борис Юдин. Голос его сделался напевным. И уже многие слушатели, прикрыв глаза, повторяли вместе с ним заученные с детства слова:
– Мы воссоединились, пройдя долгой дорогой испытаний. Но путь к очищению только начался, и мы благодарны Степану за наставление. – Борис опять вскинул руку к небу. – Мы чтим Кодекс и следуем ему. Мы веруем в незримую защиту братьев Ивана и Николая…
Федька покосился на стоящего в строю Ивана Рыбникова – все знали, что его назвали так в честь деда. В Кодексе было написано, что Иван Рыбников погиб, защищая свою семью, но его любовь и привязанность к жене и детям были так сильны, что дух его остался рядом с близкими, ободряя их и помогая в трудную минуту. Считалось, что дух Ивана и по сию пору оберегает Рыбниковых, а с ними и всю общину.
Тревожно зарокотали огромные деревянные барабаны, установленные в пяти шагах от тотемного столба. Две десятилетние девочки вынесли из большой расписной яранги покрытую резьбой бадью, в которой колыхалось горячее вязкое варево, похожее на кисель. За девочками важно вышагивал шестилетний мальчик, держа в руке большой черпак из бересты. Дети встали за спиной Бориса. Было заметно, что девочкам тяжело, но они не смели поставить бадью на землю.
Федька не на шутку разволновался. Ему всего однажды довелось пить Коктейль – как раз после того, как он убил медведя-шатуна. Но и тогда ему досталось чуть – всего-то ложка. Низкородам Коктейль подавали в исключительных случаях.
– Не жадничай, – шепнул Вова Самарский.
