Ознакомительная версия.
Вершитель сдержанно кивнул: ему было прекрасно известно, что большинство капитанов пиратских каперов нейтральны не больше, чем руководители государственных разведок.
- К сожалению, - продолжал Милтон, - самого бастарда наши люди захватить не сумели. Мамаша его, графиня Елена Шувалова, оказалась крепче, чем думали. Да и те, кто нам противостоял, очень быстро отреагировали на угрозу, поскольку имели неподалеку боевое подразделение флота. Каперу пришлось убраться с планеты без щенка. Посчитали тогда, что бастард при захвате периферийного мира погиб. - Милтон снова потер ладони. - Однако вот теперь выяснилось, что его спасли «росомахи». Они же и воспитали ублюдка.
- Подождите-ка, Капитан, - прервал Бедросо. - Мамашу-то, мне помнится, захватили?
- Захватили, Вершитель.
- И где она сейчас.
Капитан Офиса Добрых Дел виновато развел руками:
- К сожалению, следы женщины потерялись. Но мы немедленно займемся ее поисками, Вершитель! Разрешите идти?
- Подождите! - Бедросо встал и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. - Он ведь уже взрослый, щенок этот, верно?
- Да, Вершитель!
- Рядом со всяким взрослым мужчиной как правило имеется женщина. - Бедросо вперил в Капитана многозначительный взгляд. - Важная для него женщина. Графиня Елена Шувалова - это хорошо, ее обязательно надо разыскать. Но вполне возможно, у бастарда есть симпатия, и ею тоже необходимо без промедления заняться. Тот, кто контролирует близких ему женщин, в каком-то смысле контролирует и самого бастарда. А контролировать его нам очень и очень нужно. Вам ясно, мой друг?
Руководитель Офиса Добрых Дел кивнул.
Разумеется, ему было ясно, что бастард, которого могут поддержать высокопоставленные оппозиционеры, является реальной угрозой росскому императору. А человек, являющийся угрозой императору является реальной угрозой и интересам Великого Мерканского Ордена.
- Я понимаю, Вершитель!
Бедросо снова сел за стол:
- А раз понимаете, постарайтесь, чтобы то, что произошло при нападении капера на Медвежий Брод, больше не повторилось.
Милтон распахнул глаза - оказывается Вершитель помнил даже имя планеты, на которой родился бастард! - но больше ничем своего удивления не выказал.
- Для того чтобы контролировать бастарда, годятся любые меры. Этот молодой человек может принести нашей родине очень большой вред. - Бедросо поднял кверху указательный палец правой руки. - И мне бы очень хотелось, чтобы на сей раз не было никаких проколов.
- Слушаюсь, Вершитель! - Милтон вскочил из кресла.
- И вот еще что… Где сейчас капитан капера, не сумевший тогда захватить бастарда?
- Мы найдем его, Вершитель!
- Да, дорогой мой, уж вы его найдите. Думаю, он непременно пожелает исправить свою ошибку. В решении возникшей проблемы нам понадобятся очень рисковые люди. - Вершитель снова встал и прошелся по кабинету. - А если капитану не удастся исправить ошибку, он должен быть наказан. Всенепременно и примерно наказан. И капитаны других каперов должны будут знать, за что наказан их коллега.
Часть первая - Игра в прятки
В очередное утро «отдыха» на курортной планете Осетр проснулся в безграничной тоске.
Мир сегодня, как вчера, позавчера и неделю назад, оказался привычно светлым и голубым, но Осетру он был ни капельки не мил.
Потому что рядом по-прежнему не было Яны.
Жизнь будто разломилась.
До разлома были встреча и совместные прогулки, полет в Каламберск и «Ламбахская симфония» Моцарта. И все-все-все остальное… После разлома осталась только глухая, безысходная, оглушающая тоска.
Тоска была тем беспросветнее, чем больше Осетр понимал, что теперь он принадлежит себе не до конца. Он теперь не просто «росомаха», приученный рассчитывать, в первую очередь, на себя и только на себя. Нет, теперь за ним стояли люди - в малом количестве знакомые и в огромном числе совершенно незнакомые, - на кого вполне можно было рассчитывать в тяжелой ситуации. Но и они отныне имели безграничное право рассчитывать на него, даже не зная об этом своем праве, и именно по сей причине он больше себе не принадлежал.
Но люди без него пока могли, а он без Яны попросту не мог. Совершенно! Без Яны было - как без второго дыхания во время двадцатикилометрового кросса с полной выкладкой.
И потому после завтрака он немедленно отправился к Деду.
Нагло пролетел мимо опешившего капитана-секретаря, беспардонно ввалился в кабинет, нахально заявил с порога:
- Всеволод Андреич, мне очень нужна Татьяна Чернятинская!
Дед, как всегда, работал. В левом углу стола - видеоформа сетевого агента Артура Артузова, правее - видеопласт.
- Почему мне нельзя с нею связаться?
Осетр уже понимал, что ведет себя не по-«росомашьи» глупо, но остановиться было выше его сил.
Дед поднял на него глаза, пару секунд пристально изучал лицо лейтенанта Приданникова. Потом отправил в небытие Артузова с видеопластом и сказал:
- Присядь-ка, мальчик мой! Поговорим немного.
Осетр угнездился в уголке знакомого дивана, нахохлился. Будто птица на веточке осенью…
Дед вышел из-за стола и устроился рядом. Сел вполоборота, положил на плечо Осетра правую руку:
- Вот что, Остромир… Ты пойми меня, пожалуйста, правильно… - Он говорил медленно, с паузами, совсем не так гладко, как при отдаче приказов. - У нас с тобой сейчас начался очень сложный период. Ты не должен светиться. У тебя слишком много врагов и слишком мало друзей. Ты понимаешь?
Дед был близкий товарищ, старший брат, отец родной…
- Понимаю, - сказал Осетр деревянным голосом, сдерживаясь, чтобы не сбросить с плеча руку полковника. - Но я хочу ее увидеть. Хоть на минуту. Всего один-единственный раз.
Дед вздохнул. Встал с дивана. Прошелся по кабинету. И снова заговорил.
Однако теперь его речь полилась беспрерывно и журчаще, как безудержный весенний ручеек. Это была речь не товарища, не брата, не отца родного, это была речь пропагандиста.
Ты ведь себе не принадлежишь, лейтенант, давно пора бы уяснить это, гвардеец, на тебя надеются, и если вдруг с тобой что-то случится, то не просто люди потеряют надежду, но над Империей нависнет реальная угроза утраты государственности, неужели ты хочешь, чтобы росичи попали под пяту мерканских сайентологов, не думал, что ты настолько эгоистичен, а ведь тебя «росомахи» воспитали, а быть воспитанным «росомахами» сам знаешь, какое это везение…
Ну, и так далее, и тому подобное.
И как ни странно, эта речь полковника Засекина-Сонцева подействовала на лейтенанта Приданникова гораздо сильнее, чем «присядь-ка, мальчик мой!» отца родного. Наверное, такой язык «росомахам» более понятен - слишком много наставлений выслушивали они за время обучения, и наставления эти излагались далеко не отеческим тоном.
Ознакомительная версия.
