— Со всем уважением. Разрешите сказать. Прошу выслушать. Благодарю. Я на Зоне сижу девятнадцать лет, господин главный инспектор. С восемнадцатого года, с января. Со старших лейтенантов начинал. Мне генерал армии Пинчук лично дела в тридцатом передавал. Из рук в руки. И сколько мы тут сидели на заду без дела? По рукам связанные всякими секретными соглашениями, протоколами? Не стрелять, брать живьём, пресекать без применения?.. ООН! Европа! Двадцать первый век! Уже и чуть ли не в аренду Зону решили отдать мировому сообществу… как царица СССР Аляску — американцам. Со всем уважением, господин главный инспектор!
Клубин и не собирался перебивать. Малоросликов был прав. То же самое Клубин годами втолковывал Комиссару. После рабочего дня — даже с применением мата.
— Над нами легионеры — хохотали. Пиндосы — хохотали, поляки анекдоты про нас рассказывали, — продолжал Малоросликов, ковыряя ногтем столешницу. Последняя затяжка так и сидела у него в лёгких, голос его срывался в сип. — Сталкеры… отребье… воздушные поцелуйчики звуковые мне слали, поздравляли с восьмым марта… открытки эти электронные… Ну да что с них взять, недаром американцы на слово обижаются… Военспецы объединённые — не лучше диких. Что русские, что украинцы. Ладно, стыд глаза не выест. Дело не делалось! Девятнадцать лет — и семь, как я тут кум! Думаете, Сергей Борисович Пинчук свой инфаркт от полевой работы получил? Нет — он рапорты писал. В м-молоко. На рапорты здоровье убил! Ладно. Я военный. Выслуга, звания, не спорю. Жалованье. Европа! — Малоросликов произносил «Европа», как ругательство. — Но дело, товарищ… господин Клубин, не делалось! — Малоросликов поднял на Клубина мутные глаза с обваливающимися от усталости веками и сделал паузу — давил в пепельнице окурок. — Не Зона, не Особый военный округ, а проходной двор с тремя борделями, плюс диснейленд с базаром. Демократия и пропащая научная экспедиция. Вот и доигрались прошлой зимой. Вспышка. Третья! Вы не понимаете… виноват, чего я вам-то… Не были вы тут лично, что ли…
А ведь он знает, подумал Клубин, удивившись, но ненадолго. Действительно, во время Вспышки (так назвали Третий Выброс), одиннадцатого января сего года он был в Зоне на выходе, на своём ежегодном сафари. С Костей «Тополем» Уткиным в ведущих, между прочим. И ещё кое с кем. Деловое вышло сафари.
Сафари. Такое вышло сафари… Лорд Рокстон и метис Гомес… Если бы не Вспышка…
— Продолжайте, генерал-лейтенант, я слушаю вас. Выговаривайтесь.
— Об-гадились! Мировое сообщество… Супервыброс, Вспышка! И вся весна — цирк, а не Зона. Французы, остроумцы, пе-ервые драпанули. Американцев свои эвакуировали чуть ли не с орбиты… чуть доблестная украинская ПВО стрельбу по ним не начала… — Малоросликов подумал. — Поляки, правда. Молодцы, тут дурного не скажу. Но их и прижало сильно, как крыс. Вот они и… себя обороняли в основном. Мужественно, да. Нет, товарищ Клубин! Мы! — Генерал-лейтенант почти выкрикнул, но умерил себя тут же. — Мы взяли периметр Зоны под контроль. Я. Считайте — февраль, март, апрель, май. Потери мои — сами знаете. Триста семь человек! Почти девять тысяч гражданских я вывел с сопредельных территорий. А потом — лето началось. Карьер накрылся! Снег пошёл. Восстание! Пять прорывов! Я… мои люди подавили и залатали их. А вы меня мордой по столу возите, господин главный инспектор…
— Вожу, — согласился Клубин. Малоросликов не ожидал этого, но с тона не сбился. Сам себя заводил теперь. Что и требовалось. И муть в его взоре исподлобья таяла потихоньку. И краска на лицо возвращалась.
— …И Бредня вашего мои ребята вытаскивали! Мой Саркисян, уж разрешите напомнить!
Клубин едва не кивнул. Малоросликов не митинговал — нутряное лилось из него, настоящее, как будто в атаку он сынков подымал сейчас, и те — подымались…
— Ладно! Успокоилось. Отбились. Локализовали в обозначенных границах. Что там было, откуда там всё это, что за супергад в Зоне завёлся, почему гада Бредня вы мне приказали отпустить — это ваши секреты, ваша компетенция. Комиссия, комитет. Целесообразность там. Карьер прахом пошёл — радость-то какая!.. Я не учёный, мать-перемать! Но бой был — мой! И оборона моя, и преследование. И зачищал всё гадство тоже я. Имею в виду — по периметру, в Предзонье. И Пушкарёва с Уткиным я вытащил, мои врачи их спасали — хотя там уже спасать было нечего!.. И потом, вот сейчас, господин главный инспектор. Последние три недели какой другой на моём месте пил бы, не просыхая, а я по буеракам с сапёрами, по холодным вагонам с труповозами и патологами. Патолого… анатомами. — Малоросликов закурил из сложенной пополам пачки. Странно он курил — дым исчезал в его недрах бесследно. — Зажигалкой попрекнули, господин главный инспектор! Я послать-то вас не могу в ответ. Вы же вроде боевой человек, уважаемый, славянин опять же, в Зону выходили. А мордой меня, как я не знаю, как каптенармуса проворовавшегося! А машина — жены. Тесть у меня миллионер, чтоб его… П-подарочки эти его… А вы…
— Дети же есть у вас? — перебил Клубин. Хватит. Восстановление боевого духа завершено. Сохраняемся, и следующий уровень.
— У меня? Девчонки, две. Старшая и…
— И младшая?
— А… э… Да уж, сказанул! — Малоросликов фыркнул. Покрутил большой головой с большой лысиной. Захохотал — смущённо.
— Выспаться вам надо, Малоросликов, — сказал Клубин. — Я и рад бы вам приказать сутки сна, но… Беда, зам у вас… не очень, говорящая фамилия. Гнать его вам надо. Добрые люди погибли, а этот…
— Хороший он строитель, — возразил Малоросликов. — Ну, как мужик… да, не мужик. Но строит быстро. А воровать я ему не даю. Он знает — расстреляю. И расстреляю! Некогда сейчас воровать, не вовремя.
— Хорошо, ваш Беда, не мой. Продолжим. Раз нет изменений в Зоне, то и нет, и слава богу. Хотя у нас с вами тут затишье перед бурей, конечно. Сами видите — снежный покров в Зоне до метра. Само по себе аномалия, и очень чётко локализованная по периметру выброса две тысячи шестого года. Ничего не кончилось, Артём Аркадьевич, не бывает никаких сказок в Зоне. И на этот раз быть готовыми ко всему — наша с вами обязанность и задача. Повторение ошибки есть воинское преступление. И твёрдо уясните: Зона ваша, гражданин кум. Теперь — не на бумаге ваша — по-настоящему. Вы всем показали, и это не комплимент. Карьера, слава богу, больше нет, с глаз долой, бабу с возу. Делить больше нечего. Политика кончилась, жопия спасаем. И лично я, Артём Аркадьевич, нахожу вашу работу слов нет… какой работой. Я же тут уже десять часов, вы уж извините, не объявился сразу. Проехал, посмотрел, понюхал. Благодарю за службу!
— Да я знаю, что вы тут с утра… Доложили же мне, что вы… Стараться — рад.
