Фишер и Севарен переглянулись. Они знали слишком много подробностей «той ночной прогулки», которые расходились с официальной версией инцидента, описанной в СМИ.
Севарен вновь поднес бинокль к глазам.
На солдат и вертолеты он больше не смотрел. Теперь его интересовал северо-восточный сектор горизонта. Увы, как и всегда, вездесущая многослойная дымка над Заозерьем не позволяла Севарену увидеть исполинскую железную стену Радара. Радара, который вызывал его живейший интерес.
— Я бесконечно устал от упрямства фанатиков из «Монолита», — тяжело вздохнул Севарен, не отнимая бинокля от глаз. — Как мешает всем нам этот их Радар…
— Да, господин доктор, — подхватил Фишер. — И ведь вы уже, наверное, прочитали вчерашний отчет группы физиков Люй Гуна?
— Не успел. А что там?
— Они снова вынуждены перенести пробный пуск своей электронной пушки. — Фишер поднял глаза на грандиозный алюминиевый цветок над их головами, имеющий самое непосредственное отношение к теме этого разговора. — Но самое плохое, что по итогам сканирования района Янтаря, проведенного установкой «Хром», Люй Гун не может гарантировать устойчивое прохождение электронного бича до Радара…
— Плохо… Очень плохо! — Севарен буквально кипел. — За те деньги, что я ему плачу, мог бы что-нибудь и гарантировать! Хоть что-нибудь!
— Вы понимаете, господин доктор… Специфика научного поиска — она такова… — мямлил Фишер в защиту китайского физика, с которым они по вечерам не раз закладывали за воротник в баре на минус втором этаже Старого лабораторного корпуса.
— Да знаю я какова! Знаю! И все же я хочу результатов! Я хочу, чтобы этот Радар сгорел раз и навсегда!
— Я сейчас же передам ваши пожелания Люй Гуну.
— Передай, — кивнул Севарен. — Впрочем… — Тут морщинистое лицо ученого озарилось внезапным прозрением. — Если мы сможем похитить «подсолнухи» у Шивы и его «каперов», мы сможем шантажировать их.
А насколько я понял из последних агентурных донесений, у «каперов» имеются средства, которые значительно превосходят электронную пушку Люй Гуна…
Фишер рассеянно кивнул. В ту секунду он думал о парнике в своем ядерном бункере, где сейчас высеян экспериментальный сорт бобовых, дающих четыре урожая в год.
Почему бы не сделать два таких парничка? Ведь не ровен час, когда начнется ядерная война, он, Фишер, будет настолько добр, что разрешит пожить в своем бункере какой-нибудь симпатичной сироте лет четырнадцати, еще не успевшей облысеть от лучевой…
Come play ту game.
Inhale, inhale, you're the victim.
Come play my game.
Exhale, exhale, exhale.
Breathe, Prodigy
Я сделал из фляги с коньяком два глотка. И еще два.
Ясность мыслей потихоньку возвращалась ко мне.
Хотя, врать не буду, руки по-прежнему тряслись: петля Мёбиуса — это вам не хрен с изюмом.
Передо мной сидел он, мой спасеныш. Я их всех, спасенных мною идиотиков, называю так. И этого тоже.
Спасеныш был юн — лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Таких в Зоне всегда хватает. Ищут приключений на свою задницу вместо того, чтобы на программистов учиться.
У спасеныша было бледное худое лицо. Две глубокие кровоточащие ссадины пересекали скулу. Ухо было надорвано. Слипшиеся спутанные волосы и фингал под глазом довершал картину морального банкротства.
— Будешь? — спросил я, протягивая ему флягу.
— Буду.
— А восемнадцать тебе есть? — вдруг встрепенулся я.
— Есть. Могу паспорт показать.
Он сделал большой глоток и тут же закашлялся. Да оно и понятно — вряд ли в обычной жизни этот молокосос употребляет что-нибудь крепче пива. И, кстати, слава Богу.
— Спасибо, — буркнул он, возвращая коньяк.
— Как тебя зовут-то? — спросил я.
— Тигрёнок, — ответил он тихо.
— Как-как?
— Тигрёнок!
— В смысле «маленький тигр»? — На моем лице, помимо воли, проступило презрительное недоумение.
— В смысле да.
— Что за странное прозвище?
— От фамилии.
— Тигров, что ли, фамилия?
— Нет, Гришин.
— И при чем тут, мать его, тигр?
— Ну как же! — Спасеныш оживился. — Из Гришина получается Тигришин… А из Тигришина — Тигрёнок.
— Средней школой пованивает, — беззлобно ухмыльнулся я.
— Так из школы и пошло! — просиял молокосос. — Меня девушка так называет.
Девушка? Впервые я посмотрел на него с уважением. Скажу откровенно, мало у кого из восемнадцатилетних посетителей Зоны имелись девушки. То есть врали-то все… Может, и этот врет.
— И как зовут? Девушку, я имею в виду?
— Алёнка, — промолвил молокосос с нежностью.
— Ну и как твоя Алёнка смотрит на то, что ты тут шатаешься? — Из-за коньяка я стал чересчур болтлив.
Для сталкера.
Мой собеседник отвернулся и замолчал.
— Не хочешь говорить?
Спасеныш закрыл лицо руками.
— Что с тобой? Какие симптомы? Жгучего пуха мордой хапнул? — встревожился я.
— Да нет… Не болит… Просто Алёнка…
— Бросила?
— Она в коме лежит, — с усилием промолвил молокосос.
— Болеет?
— Машина сбила.
— А что врачи говорят?
— Говорят, безнадежно… Но есть один, Павел Петрович, профессор… Он мне сказал под большим секретом, что если достать «кварцевые ножницы» — это артефакт такой, — то с его помощью можно будет ее из комы вывести… Говорят, были случаи. Не у нас, за границей.
— И ты приперся сюда «ножницы» искать, Ромео ты наш?
— Вроде того.
Мне стало искренне жаль парня. Девушка в коме.
Надежды на выздоровление нет. Полагаться на «кварцевые ножницы» — все равно что рассчитывать на волшебника в голубом вертолете, который бесплатно покажет кино.
Кто эти «кварцевые ножницы» видел? Кто их добывал? Я лично не добывал и никогда не видел. За десять лет в Зоне. И вероятность того, что этот сопливый Тигрёнок «ножницы» найдет, — исчезающе мала.
Но одна мысль грела мою грубую сталкерскую душу. Если бы я сегодня не вытащил его из петли Мёбиуса, вероятность хеппи-энда в его истории с одноклассницей Алёнкой стала бы и вовсе равна нулю.
А началось всё, как обычно, с ерунды.
Утро было серым, промозглым, мрачным. Я шел через северо-западную окраину Милитари в общем направлении на Янтарь.
Настроение было ни к черту. Да оно и понятно: я рассчитывал добыть отменные «мамины бусы», но никаких «маминых бус» в том месте, где они якобы находились, не оказалось. Синоптик, который дал мне наводку на этот артефакт, просто-напросто слажал.
А может быть, драгоценные бусики добыл кто-то порасторопней меня…
