Ознакомительная версия.
— Быстро доедем. Динамита нет.
— Хоть одна шашка завалящая… Нету? Ну ладно, а топлива где отлить с пол-литра? И масла? Ты понял, что я хочу сделать?
— Понял, понял.
Я сказал ей, где все это взять, Эви нагнулась, протягивая руку к пустой пивной бутылке, пер-катывающейся по полу рубки — и тут солдаты дали залп.
Соскочив со стула, я растянулся на полу рядом с упавшей цыганкой. Со звоном осыпались оба еще целых стекла — а ведь они обошлись мне в три серебряка каждое! — пули заколотили по доскам, застревая в них или пробивая насквозь.
Бутылка покатилась к двери, цыганка схватила ее и поползла наружу.
— К холмовейнику рули! — крикнула она напоследок.
Одиночные выстрелы смолкли, но сзади застучал пулемет. Я привстал, ухватившись за штурвал, выглянул и сразу крутанул его. Самоход качнулся, грохот и лязг позади стихли — пулеметная очередь ушла в сторону от кормы. Стал слышен близкий рев двигателя омеговской машины.
Сержант, повесив ружье за спину, стоял на кресле во весь рост и размахивал тросом с «кошкой» на конце. Блестели на солнце наточенные зазубренные крюки, омеговец лыбился, будто участвовал в каком-то веселом представлении.
Он подался вперед, собираясь швырнуть абордажную «кошку» на борт самохода, и тогда я вновь крутанул штурвал.
Произошло примерно то же, что и перед приездом в Рязань, когда за мной погнались три машины. «Зеб» и сендер нырнули навстречу друг другу, омеговцев едва не затянуло под колеса, но их шофер оказался опытнее — успел вырулить. Сержант чуть не вылетел из кресла, «кошка» упала в песок, привязанный к штырю под креслом трос начал стремительно разматываться, захлестнув ноги солдата, подсек их и натянулся. Усач вцепился в подлокотники. Лицо побагровело, он что-то прокричал и стал подтягивать «кошку», подпрыгивающую позади сендера.
Я довернул штурвал, но омеговский водила сбросил скорость. До холмовейника оставалось всего ничего, мы неслись прямо на него. На палубу выскочила Эви, потрясая бутылкой, из горлышка которой торчала скрученная жгутом тряпка. Я повернул штурвал в другую сторону, «Зеб» качнулся, объезжая холмовейник. Эви присела, щелкнула зажигалкой, сделанной из гильзы. Тряпка вспыхнула, и она побежала к носу, но повалилась на палубу, когда вновь застучал пулемет.
— Бросай ее! — завопил я, представив, как горючий коктейль взрывается посреди «Зеба», как загораются доски, и полыхнувшая смесь проливается сквозь щели в трюм, к бочонкам с топливом, ручейки огня текут в машинный отсек…
Теперь палили все преследовавшие нас солдаты: сухо кашляли револьверы, трещали автоматы, гремел пулемет.
Пули лязгали о борта, рубку простреливали лучи солнечного света из дыр. Холмовейник высился по левую руку, мы почти поравнялись с ним, омеговские машины вновь слегка отстали. Эви вскочила на качающейся палубе, прыгнула к носу. Казалось, бутылка в ее руках горит. Цыганка швырнула ее через ограждение, и бутылка упала на покатую вершину холмовейника.
И взорвалась, обдав его шипящими огненными брызгами.
* * *
Бесполые ползуны-строители стаскивают для своих обиталищ все, что попадется в округе: арматуру, куски шифера и асфальта, кирпичи, трупы, кости, ветки, кору и доски. Они смачивают песок клейким веществом из своих желез, высохнув, тот становится очень твердым.
В поверхности холмовейников всегда есть трещины, наверное, строители оставляют их намеренно: влажные шкуры ползунов выделяют какой-то газ, если холмовейник герметично закупорен, то днем, пока они прячутся от солнца, газ переполнит их норы и, чего доброго, взорвется. А так он выходит наружу сквозь трещины — именно поэтому даже днем к холмовейникам лучше не подходить, от испарений ползунов кружится голова и тошнота подступает к горлу.
Когда бутылка взорвалась, во все стороны вдоль трещин побежали сине-зеленые дорожки пламени.
А потом наружу полезли ползуны-солдаты, чьи железы выделяют не клей, а кислоту.
Я увидел, как по всей поверхности открылись выходные отверстия нор, как покатился по склону человеческий череп, отлетел в сторону кусок шифера, затрещала доска, шевельнулся пласт глины… Из нор показались ползуны, похожие одновременно на гусениц и кротов, заспешили вниз. Некоторые попадали в ручейки пламени и корчились. Из безглазых морд торчали поджатые конечности, похожие на ножки саранчи.
Самоход пронесся мимо. Пламя угасало — накопившийся за день газ выходил через отверстия, открытые ползунами.
Ночью солдаты далеко отползают от своих обиталищ в поисках пищи, но под солнечными лучами, особенно в сухой сезон, они быстро гибнут. Однако, если холмовейнику грозит опасность, солдаты бросятся в бой при любом солнце, защищая сидящую глубоко под землей матку и ползунов-строителей.
Через миг песок вокруг холмовейника кишел гибкими осклизлыми телами. А еще спустя пару мгновений на этом месте оказались омеговские машины.
Под колесами «Зеба» застучали камни, он закачался, и я вцепился в штурвал. Два серых холма впереди будто парили — облако цементной пыли висело над ними.
— А! — крикнула Эви, появляясь в дверях рубки. — Видел, как я его? Видел?! Глянь, что там творится!
Я оглянулся — в разбитом оконном проеме, как в картинной раме, предстал холмовейник, из которого все еще лезли солдаты. Оба сендера каким-то чудом успели свернуть, объезжая опасное место, но три мотоциклетки были атакованы ползунами. Они прыскали кислотными струями, те били в машины, прожигая резину, одежду и человеческую кожу, оставляли на металле темные потеки. Омеговцы стреляли в ответ, одна машина быстро вырвалась из опасной зоны, вторая перевернулась, когда с оси слетело колесо, а третья вдруг резко свернула — и врезалась в холмовейник.
— Гляди, куда едешь! — заорала цыганка.
Выяснилось, что я чуть не повел «Зеба» прямиком на склон, где самоход застрял бы в рыхлом цементе. Направив машину в узкий просвет между холмами, полный мельчайшей цементной взвеси, я сказал:
— Возьми платки из аптечки. Смочи водой, один мне дай, второй на лицо натяни. Пылью этой дышать вредно, легкие забивает.
Повязав платок так, чтобы закрывал и рот и нос, я опять взялся за штурвал. Холмы остались позади, солдаты пока не показывались, мы слышали то стихающее, то усиливающееся гудение моторов и приглушенный стук пулемета.
— Надолго их остановили, — пробубнила Эви сквозь повязку — Двум мотоциклеткам конец, и людям в них. Но остальные, как в себя придут, взбесятся и за нами обязательно поедут. Щас жарко слишком, сам знаешь, ползуны на солнце далеко от холмовейника не отойдут. Омеговцам только немного отъехать надо.
Ознакомительная версия.
