Откинулась крышка люка, оттуда высунулась голова Мельниченко — без шапки, внутри было жарко. Оказалось, по рации сообщили о маленьком ЧП — один из автобусов умудрился отклониться от расчищенной колеи и застрять в снегу. Вытолкать его сами пассажиры не могли — немудрено, это был большой автобус баварской фирмы «МАН».
Но МТЛБ мог запросто тянуть прицепы массой до шести с половиной тонн.
Вскоре они подъехали к месту происшествия. Пассажиров к тому времени уже ссадили, чтоб облегчить вытягивание бегемота из болота, и они толпились у обочины, опасливо поглядывая на темное поле. Несколько ополченцев нервно прохаживались со старыми автоматами АК-47. Точь-в-точь бараны под охраной сторожевых собак. Чтобы не слепить людей, он отвел прожектор в сторону.
Антон уже накинул буксировочный трос, когда увидел ее. Он и не знал, что она в этом автобусе. Когда всех распределяли по машинам, они потерялись, а отлучиться со своего поста он не мог, отчего на душе у него кошки скребли.
Он помахал ей рукой и прокричал ее имя, но в этот момент одновременно газанули «маталыга» и автобус, и все заглушил звук двух работающих на полных оборотах движков.
Девушка не услышала. Она смотрела вдаль. А потом водитель автобуса зачем-то погасил освещение в салоне.
Антон часто бывал в рейдах, и ему уже случалось такое видеть; Насте, вероятно, нет.
Это напоминало закат, хотя по часам был полдень. Казалось, на пыльное небо вылили ведро темной венозной крови, и теперь она медленно стекала вниз, скрываясь за линией горизонта. Далеко на западе багровое полотнище перерезали темные силуэты зданий, возвышаясь над стеной когда-то зеленых, а теперь черных и обугленных насаждений по обеим сторонам шоссе.
Он слышал, что все дело в том, что пыль в верхних слоях атмосферы преломляет солнечный свет. Но даже это зрелище не могло его отвлечь. Хотя у него было стопроцентное зрение, очертания ее лица на таком расстоянии только угадывались. Можно было разглядеть очки, которые он достал ей по ее просьбе. Они совершенно ее не портили. Вот она сняла их, чтобы протереть платочком — видимо, запотели. Он бы дорого дал, чтоб видеть ее глаза в этот момент.
Она была явно поглощена зрелищем или тем, что скрывалось за ним. Так может выглядеть путешественница, впервые попавшая в Париж или какую-нибудь другую туристическую Мекку.
Как и она, парень попал под притяжение этой картины, но лишь ненадолго.
Анастасия его не заметила, но он не обиделся. За эти недели они много времени проводили вместе, и все вокруг были уверены, что она принадлежит ему во всех смыслах. Он их не разубеждал. Вначале ему пришлось даже сломать пару носов и выбить несколько зубов тем, кто провожал ее слишком заинтересованными взглядами.
Естественно, он не ожидал, что сразу после спасения она кинется ему на шею. Это было ему не нужно. Это он и так мог получить от других. А от нее он добивался совсем другого. Он жалел только об одном — что они не могут быть рядом и смотреть из окна вместе.
Они освободили МАН из снежного плена, попутно вставив шоферу пистон за неумелое вождение. Затем пассажиры быстро набились обратно в теплый салон, автобус снова занял свое место в линии, и движение продолжилось.
МТЛБ вновь оказался там, где бульдозер, не теряя времени, пробивал дорогу сквозь очередной завал. Небо снова стало пепельно-серым, прекрасное видение исчезло.
Автобусный тур по преисподней продолжался.
***
Пригороды они проехали, даже не тормозя. Фон тут был небольшой, но могли быть живые, а это уже нежелательно.
Была и еще одна причина. Демьянову не хотелось подрывать моральный дух укрываемых. До этого большинство из них — те, что не участвовали в вылазках — никогда не видели мертвого города. Вот и пусть он останется для них смазанным пятном в свете фар и прожекторов. А для привала можно выбрать место за его чертой
Здесь над каждым домом висела гнетущая аура. Люди с тревогой всматривались из автобусов в черные провалы окон. Их провожал только ветер. Он то шелестел полуистлевшими страницами журналов и газет, бумагами, вынесенными его порывом из офисного стола, то ронял с крыши лист шифера, который тут же с треском разлетался на тысячи осколков, то шуршал разорванными занавесками на безглазом окне, медленно, методично, налетая раз за разом, то стучал изо всех сил дверью, словно давая выход бессильной ярости нежити.
Ветер просыпался в тот момент, когда люди меньше всего были к этому готовы, и всегда заставал их врасплох, заставляя поежиться или вздрогнуть от испуга. В его действиях чудилась чья-то затаенная злая воля. Он словно издевался над ними.
Настю все это заставило вспомнить японские фильмы ужасов, в них, в отличие от голливудских и европейских, не было рек крови и гор расчлененных трупов. Вместо этого там царила душная атмосфера необъяснимого ужаса, который давил зрителя как петля. Мир без Бога и дьявола, без добра и зла, не подчиняющийся законам логики и непостижимый для разума.
Здесь перед уцелевшими тоже был кошмарный фильм, но бесполезно было щелкать пультом, кнопкой «вкл», тянуться выдернуть шнур из розетки. Даже если сделать это, ужас не исчезнет — он останется по другую сторону экрана, и там будет ждать своего часа, глядя сквозь темное стекло. Рано или поздно с ним придется встретиться.
Она уже встречалась с подобным — в метро. Вряд ли хоть кто-то понимал, насколько глубока была эта рана. Она никому про это не рассказывала, даже ему.
Когда они оставили позади последние дома областного центра, на лицах у всех отобразилось облегчение.
— Что-то вы скисли, товарищи, — прозвучал голос старшего по автобусу.
Это был один из параноиков. В недавнем бою ему прострелили ногу, и он временно стал небоеспособным.
— Шеф, ты не против? — хлопнул он по плечу водителя.
Тот пожал плечами: давай, мол. Сурвайвер достал из кармана куртки диск и поставил его в магнитолу. Нажал на кнопку, и из динамиков полились песни ушедших лет. Это была хорошая подборка. Не попса, но и не альтернатива, просто русские песни, задушевные и честные; про поля и березы, про войну и про мирную жизнь, про дружбу и нормальные человеческие чувства. И хотя они знали, что те, кто их пел, мертвы, если только им не повезло так же, как им самим, от этой музыки на душе у беглецов стало легче и спокойнее. А вскоре они уже начали засыпать, убаюкиваемые словами и музыкой из другой эпохи и укачиваемые ровным течением дороги. Постурбанистический пейзаж наконец закончился, и потянулась серая и сирая Западносибирская равнина, где ничто не напоминало о том, что произошло четыре месяца назад. Она была такая же, как и год назад, будто стояла обычная зима, а не ядерная.
