Наконец последний ящик был снят с машины и осмотрен. Скорцени сошел на лодку и сам оттолкнул ее от берега.
Через минуту и лодка и плот как призраки исчезли в вечернем тумане, спустившемся с гор.
...Ханнес Штекль, лесничий, живший в деревне Гессл в полукилометре от озера Топлиц, только что поужинал и собирался выкурить трубочку перед сном.
Он сидел на стуле около печки, слушал ворчанье жены Клеры, которая убирала посуду со стола, и думал о том, что, все идет к концу. Эти проклятые авантюристы из Берлина, развязавшие самую страшную войну в истории, проиграли ее. Ишь, зашевелились, будто муравьи, в гнездо которых сунули палку. Так и снуют между Аусзее, Грундлом и Топлицем. Ни днем, ни ночью носа не высунуть из дому — только и слышишь: «назад!» «проход запрещен!», «зона!». Опутали берега колючей проволокой, понаставили на каждом шагу часовых-эсэс. Распоряжаются в Штирии, как у себя в Пруссии, и всего им мало. На прошлой неделе конфисковали лодки. Не ахти какая у меня лодка, но была от нее польза. Утром иногда выйдешь на озеро, поставишь вершу и принесешь домой полведра рыбы. Все какой ни не есть приварок. С мясом-то вон сейчас как туго — по карточкам не достанешь... И от приезжих туристов ничего не перепадает, потому что приезжих-то, собственно говоря, и нет, кроме этих черномундирников. Все пансионаты закрыты. На вилле Рота поселились эсэсовцы. И чем они там только занимаются, на этой вилле? Прошлую субботу что-то тащили к озеру на руках. Человек двадцать солдат. Какую-то раму, похожую на большую лестницу. Потом долго устанавливали ее у самой воды. В тот день всем жителям Гессл было приказано никуда не отходить от деревни дальше, чем на сто метров. Они, идиоты, думали, что никто ничего не увидит. А у наших егерей есть бинокли. Достаточно подняться на Ранфтл, что в сотне шагов от деревни, и вся котловина Топлица как на картине. Я-то! все рассмотрел подробно. Видел, как солдаты подкатили на специальной тележке огромную бомбу величиной с парусную яхту и положили ее на эту самую раму. Потом все куда-то попрятались. Ну, а потом из хвоста бомбы ударило пламя, она сорвалась с железной лестницы, и не успел я глазом моргнуть, как не вершине Пинкогеля взвилось такое облако дыма, будто вся гора вывернулась наизнанку. А грохот! У меня после этого целый день звенело в голове. Вот тут-то я и понял, что они испытывают в наших горах свои новые чертовы снаряды.
А потом пошло каждый день. Утром в деревне появлялись солдаты, приказывали не выходить из домов, и начинался шабаш, от которого в шкафах звенела и разбивалась посуда и со склонов Ранфтла сыпались камни. Иногда из Топлица выпрыгивали такие фонтаны воды, будто на дне взорвали сразу несколько авиабомб. И вот два дня назад все прекратилось...
— Клара, — окликнул Ханнес жену, — сегодня они спихнули в озеро ту длинную штуку, с которой запускали в Мертвые горы снаряды.
— Слышать об этом не хочу, — отозвалась Клара. — Как они здесь появились, стала не жизнь, а сплошное мученье.
— Видать, русские их крепко жмут.
Клара ничего не ответила.
Вытерев полотенцем вымытые ложки, она сложила их в ящик кухонного стола и ушла в другую комнату.
В дверь сильно постучали.
— Черт кого-то несет на ночь глядя... — проворчал Ханнес, поднимаясь со стула.
— Открыть немедленно! — крикнули снаружи.
— Сейчас открою, — сказал Ханнес, — что за спешка...
Дверь прыгнула так, что чуть не сорвалась с запора. Ханнес едва успел откинуть щеколду, как она распахнулась настежь.
Яркий свет на мгновенье ослепил его. Он отступил в комнату и увидел на пороге офицера СС с электрическим фонарем в одной руке и с пистолетом в другой.
— Немедленно впрягай волов в повозку. Пойдешь со мной! — приказал офицер и выразительно повел в сторону двора стволом пистолета.
Ханнес понял, что всякие разговоры бессмысленны. Молча накинул на плечи кожаную охотничью куртку и вышел из дому.
Когда он вывел свою воловью упряжку на улицу, то увидел возле ограды соседа Растла. Растл стоял рядом со своей упряжкой и по своему обыкновению шепотом проклинал все на свете. Увидев Ханнеса, он воскликнул:
— Э, значит, и тебя мобилизовали, старик?
— Молчать! — крикнул офицер. — Идите вперед!
Возы заскрипели по дороге.
На развилке офицер приказал повернуть направо.
— К вилле Рота, — шепнул Растл. — Интересно, для чего мы им нужны?
— Еще одно слово, и вы будете нужны только богу! — прикрикнул офицер.
У виллы Рота, превращенной эсэсовцами в лабораторию, их ждали. Солдаты начали сразу нагружать повозки деревянными ящиками. Ханнес заметил, что к каждому ящику привязан груз — какие-то металлические штуковины, похожие на детали разобранных машин,
«Значит, все это добро будет утоплено, — подумал лесничий. — И они не хотят, чтобы оно попало кому-нибудь в руки. Так, так... интересно, что будет дальше...»
Погрузка была закончена в несколько минут. Тот же офицер приказал везти ящики через Гессл к Топлицу.
Проезжая мимо своего дома, Ханнес заметил свет в окне кухни.
«У Клары сейчас душа в пятках, — подумал он. — Да и кто может знать, что будет в конце пути. Может, они нас пристрелят, как ненужных свидетелей...»
На берегу возы, так же как и у виллы Рота, ожидала команда солдат-эсэсовцев. Они тотчас перенесли ящики на плоты и поплыли с ними к середине озера. Плеск весел постепенно замирал в темноте.
— Эй, вы! Можете отправляться домой! — крикнул офицер Ханнесу и Растлу. — Да советую держать язык за зубами, если не хотите неприятностей!
...Уже среди ночи Ханнес проснулся от страшного взрыва. Звякнули стекла в окне. Дернулась кровать. Что-то с треском обрушилось на чердаке. Клара прижалась к нему и прошептала:
— Боже великий, когда все это кончится?
— Спи, — сказал он. — По-моему, уже кончилось. Мне кажется, они уходят.
Утром ни эсэсовцев, ни солдат вермахта уже не было ни в Гессле, ни на вилле Рота, ни в бараках на берегу озера. Да и самих бараков тоже не было. Земля на их месте была разорвана тремя глубокими воронками, из которых несло тошнотворным запахом тола. Вокруг валялись обломки рам, стен, мебели.
В полдень в дверь дома Ханнеса снова постучали.
— Не заперто! — крикнул Ханнес из кухни, где он жарил яичницу. Сейчас ему было на все наплевать. Пусть хоть сам дьявол приходит в гости. Надоела проклятая нервотрепка.
— Жив, старина! — спросил какой-то человек, входя в дом.
Ханнес обернулся и сразу же забыл про яичницу.
— Альбрехт! — воскликнул он, роняя нож в сковородку. — Вот не ожидал увидеть!
