Глава 17
— Клянусь бородой владыки Ада! Это наш Ром!
— Не Ром, а Роман, - пробормотал Ромка и приоткрыл один глаз. Почему-то так казалось безопаснее.
Над ним нависло чёрное, сверкающее белками глаз лицо. Клочьями торчала короткая, тоже чёрная, борода.
— Толстопуп, - пробормотал Ромка.
— Очнулся, - радостно сказали над ним, и Романа подняли, усадив спиной к древесному стволу.
Он огляделся. В глазах плыло, свет казался неестественно резким, а когда он притронулся к виску, голову прострелило, и Ромка сморщился от боли.
— Ты, паршивый выкормыш лесной свиньи, не мог камень полегче найти? – прогудел над ухом голос дядьки Толстопупа, и Ромка услышал звук затрещины. – Едва не убил нашего гостя!
— Я не нарочно! – проныл мальчишеский голос. Это был Мухобой-младший.
Малец топтался рядом, пряча за спиной свою ременную пращу. Толстопуп стоял на коленях возле Ромки, и глядел на него. Лицо его было покрыто сажей, которую исчертили бороздки пота. От бороды пахло палёным волосом.
Держась за дерево, Роман поднялся на ноги. Ощупал голову. На виске пульсировала свежая шишка. Дядька подал ему шлем. На шлеме сбоку оказалась вмятина, и Ромка машинально поковырял её пальцем. Если бы не эта кожаная, подбитая металлом шапка, быть бы ему покойником.
— Мы думали, это хозяйский пёс едет обратно в деревню, - извиняясь, сказал Толстопуп.
Ромка поднял руку и показал себе растопыренные пальцы. Поморгал, и убедил сам себя, что пальцев пять.
— Где мой брат?
Ему не ответили, и Ромка гаркнул:
— Где Рэм?
Малец Мухобой шмыгнул носом. Дядька почесал обгорелую бороду:
— Мы видели, как его вели на верёвке.
— Куда его увели?
Из-за деревьев показался худой, загорелый дочерна человек. Он вёл за повод серую лошадь. На другой руке его висела, вцепившись зубами в предплечье диковинным терьером, Козочка.
Мужчина тряхнул рукой, девчонка свалилась на траву.
— Это твоя женщина? – спросил Толстопуп Ромку.
Козочка сверкнула глазами на притащившего её человека, отвернулась и жалостно взглянула на Романа. Шмыгнув носом, одёрнула на коленках платьице. Тот вздохнул и ответил:
— Моя.
Дочерна загорелый человек, держа лошадь за повод, посмотрел на Ромку и удивлённо сказал:
— Его же недавно увели на верёвке?
Роман твёрдо сказал:
— Все вопросы потом. Сколько вас здесь?
Толстопуп воззрился на него:
— Я, вот Кривонос, да малец. А Белоглаз…
— Я знаю про Белоглаза, - оборвал Ромка. - Это всё?
— Ещё сын старосты. Мы оставили его у поворота, следить за дорогой.
— А деревня?
Кривонос хрипло ответил:
— Они сожгли дома, увели весь скот. Там только женщины, да и те… - он закашлялся.
— Они ещё там? Люди Громкоголоса?
— Да. Но…
— Сколько их?
Мужчина помялся и поднял ладонь с растопыренными пальцами. Подумал, и согнул один.
— Четверо? – переспросил Роман. Они удивлённо переглянулись, и он понял, что спрашивать бесполезно.
— Хорошо. – Ромка взглянул на Толстопупа:
— У меня есть копьё. Ты можешь взять его. Кривоносу можно сделать пращу. Такую же, как у Мухобоя.
Кривонос моргнул и взглянул на Толстопупа. Тот почесал бороду:
— Разве можем мы драться с ними? Они вооружены, а мы просто рабы.
— Рабы? – Роман слышал это слово в адрес дядьки уже не раз. Но каждый раз ему казалось, что это если не шутка, то оборот речи. «У раба и жена – кусок навоза» - вспомнил он слова убитого им всадника. Так это правда.
— Почему они сожгли деревню? – резко спросил он.
— Обычное дело, - нехотя сказал дядька. – Лохмачи – люди Громкоголоса. Они пытались увести скот нашего хозяина. Мы их прогнали, и убили одного. Теперь они в отместку напали на нас…
— И скольких уже убили? – Ромке хотелось кричать от бессильной злости.
Если бы они с Рэмом тогда не вмешались. Если бы не побежали пастухам на выручку. Может быть, тот человек, со смешным именем Последыш, остался жив, и ничего бы не было.
— И сколько женщин… оскорбили? Ты знаешь, где твоя жена, Толстопуп?
— Там был этот пёс, - ответил дядька. Лицо его побагровело. - Я ничего не мог сделать, только предупредить остальных!
— Я убил его. – Коротко бросил Роман. – Женщин надо уважать.
Толстопуп обвёл взглядом кожаную безрукавку и меч на поясе у Ромки. Дрожащей ладонью отёр лицо, размазав копоть по щекам.
— Лучше дай своё копьё Кривоносу. Он когда-то был воином. Я сделаю себе пращу.
— Если раб убьёт свободного, ему отрежут уши, выжгут клеймо на лбу, и принесут в жертву богу Ада, – хрипло сказал Кривонос. – Я больше не воин.
— Воины бывшими не бывают, - твёрдо сказал Роман. – Я освобождаю вас и беру ответственность за это на себя.
— На себя? А кто ты такой? – Кривонос посмотрел на Ромку, и тот увидел его глаза. В них светилась дикая надежда.
— Я тот, кто я есть. За свои грехи я отвечу перед нашим отцом.
Роман содрогнулся в душе. Умение сказать всё, не говоря при этом ничего, он постиг на курсах. Очередных курсах по самосовершенствованию, которых было так много, что он потерял им счёт. Обмануть, ни разу не солгав. Вот искусство настоящей рекламы.
— Ночью мне было видение, – он вспомнил слова «джиннов». Убить или умереть. Или убить, и умереть? - Боги на нашей стороне. Мы пойдём в деревню, и отомстим за скот и наших женщин. Покажем, как дерутся свободные люди.
— У них мечи, - коротко сказал Кривонос, сжав в руке короткое копьё.
— А нам нечего терять, - ответил Роман. – Зато мы можем приобрести всё.
***
У поворота к деревне они прихватили с собой сына старосты, мальчишку-подростка со свежим ожогом в пол-лица. Мальчишка кривил дрожащие губы, что-то бормоча о сгоревшем амбаре и зарезанных свиньях. Выслушав Кривоноса, он проворно соорудил себе пращу из поясного ремня, и затрусил возле Ромки, жадно поглядывая на его меч.
Ромка опять распаковал трофейные пожитки и вытащил стёганую безрукавку пехотинца. Безрукавка оказалась впору Толстопупу, и тот надел её.
Козочка тащилась в арьергарде, ведя за повод серую лошадку. Попытки отправить её восвояси ни к чему не привели.
Деревня оказалась крохотной, в десяток домов, рассевшихся на каменистом клочке земли. На краю поселения виднелась круглая «башенка» колодца. На счастье жителей, дома были сделаны из камня, судя по всему, взятого с гор неподалёку. Неровные, серые глыбы стен только почернели от лизавшего их накануне огня. За обуглившимися оградами огородов торчали пучки сморщившейся от жара капусты.
Малец Мухобой сбегал на разведку, вернулся и доложил:
