– Тотем? То, чему поклоняются?
– Не врубаешься что ли? Или я не сказал? База моих союзничков – это же павильон бывший, «Химия»…
– Это я как раз понял…
– Да ни черта ты не понял. Павильоны здешние выродились давно, вместе со всем этим миром. И содержимое их выродилось напрочь. Изменилось, мутировало, если тебе так понятнее. И не просто мутировало – обрело силу и, вроде как, собственную душу. Вот и считай, что бывший павильон «Химия» обрел саму душу этой самой химии. И Химия эта теперь сама по себе существует. Да еще позволяет рядом жить тем, кто оказывает ей уважение.
– То есть, почитает Химию, как некий тотем?
– Дошло, наконец?
– Но это же… Бессмыслица какая-то.
– Ты, эта… Главное, местным такое не ляпни. Потому как тотем не только покровительство оказывает и дарами делится. Он еще и подношений требует. Тебя живо в жертву определят. Усек?
– Да вроде усек…
По правде, ничего Книжник толком не усек. От всего услышанного голова шла кругом, но по натуре кремлевский семинарист оставался скептиком, не привыкшим верить всему на слово. Главным качеством исследователя он почитал критическое мышление, опыт и эксперимент, как доказательство истины. Так учили семинарские Наставники. С другой стороны, какой опыт может помочь в пространстве, порожденном неким «сном»? Тем более – не человеческим сном…
– Эта жижа вокруг базы – для нее защита, вроде крепостного рва, заполненного смертельной дрянью, – продолжал объяснять Черт. – Проблема в том, что четких очертаний у этого «рва» нет. Каждый раз приходится отыскивать безопасный вход заново.
– И что же, получается? – с сомнением поинтересовался Книжник. – Лично я не вижу, где тут земля кончается, а где это болото начинается.
– В том-то и смысл, – довольно сказал Черт. – Придет враг – и пока искать да ковыряться тут будет – на базе тревогу подымут. Гарантия от внезапного нападения.
– Повезло этим «химикам», – признал Книжник. – Такую бы защиту Кремлю – цены бы ей не было.
– Да тут у каждого тотема свои сюрпризы, – туманно сказал карлик. – Оттого до сих пор местные и не перебили друг дружку. Ты эта, внимательнее – нога в ногу за мной иди, чтобы не провалиться.
– Так я и иду… А что, тут и вправду все друг друга уничтожить хотят?
– А во всем мире разве иначе? Кремль твой, он что, врагов не имеет?
– Да, но…
– Вот тебе и «но». Но там, в большом мире – война всех против всех. За ресурсы, за власть, просто за выживание. А здесь все конкретнее: за Силу бьются. Потому как она, сила эта, может достаться только одному. Так уж устроено…
– Погоди! Какая еще сила?
– Букина сила! Какая ж еще? Ибо сказано: получивший Благость Его, получит и силу Его.
– Кем сказано?
– Арбитром.
– Это еще что за фигура?
– Тот, кто следит за порядком. Всем нужна Благость, но получит ее только достойный.
– Звучит пафосно. Чувствуется в этом всем какая-то подлость.
– Не умничай. Таков порядок, и Арбитр блюдет его ревностно, – Черт остановился, «оглянувшись» через плечо жутковатым незрячим взором. – Но для того ты мне и нужен – чтобы обойти правила. Срезать, так сказать, угол на повороте.
– Так я и думал, – Книжник покачал головой, хмыкнул. – Последнее время «самый достойный» означает – самый пронырливый и беспринципный.
За этим разговором они и дошли, наконец, до высокой серой стены. Отсюда бывший павильон уже не смотрелся таким торжественным и громадным. Обшарпанный бетон был покрыт сетью мелких трещин и усеян характерными отверстиями от пуль. Хотя здание действительно было здоровенное, выполненное в странном то ли римском, то ли греческом стиле, с высоким портиком по правую руку, над которым отчетливо виднелись ржавые металлические буквы:
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ХИ…ИЯ
На месте буквы «М» зияла дыра с закопченными краями, видимо, от снаряда. Но не это поразило Книжника. Он пялился на эту надпись, пытаясь понять, что его сбило с толку, пока не произнес, наконец:
– «СССР?» Но того Союза-то к началу Последней Войны давно не было.
– Ты все еще думаешь, что находишься в привычном тебе мире, где время течет по прямой из точки А в точку Б? – усмехнулся Черт. – В этом пространстве ВДНХ – это не то, что осталось там, по ту сторону Врат. Там – одни лишь развалины. А здесь – все, что когда-либо было на этой территории, понял? Но главное, – карлик выдержал многозначительную паузу. – Здесь все, что могло бы быть – если бы не сгинуло к чертовой матери вместе со спятившим и покончившим с собой человечеством. Все, до чего могли бы развиться знания и достижения, представленные на этой самой ВДНХ. Если бы да кабы, как говорится.
– Ну да, на то и сон, чтобы пережить невозможное, – пробормотал Книжник.
Он вдруг не столько осознал, сколько прочувствовал смысл слов своего странного спутника. Почувствовал остро – даже в сердце кольнуло. Наверное, это и называется – «осенило». Все, что окружало его сейчас, под невнятным набором букв «ВДНХ», это не просто место, где некогда показывали достижения науки и техники.
Это было средоточие самого светлого, самого лучшего, что могли придумать люди. Точка, в которой сходились идеи, устремленные в будущее, где не было места зависти, злобе, подлости. Здесь был простор для радости, счастья, для немыслимой теперь беззаботности. Перед глазами вдруг возникли образы улыбающихся мужчин и женщин в неправдоподобно ярких одеждах, смеющихся детей с игрушками и воздушными шарами, море цветов и зелени давно вымерших видов – всего того, чего уже нет, что непонятно его современникам, мечтающим только о том, чтобы дожить до рассвета и наесться досыта.
Территория мечты – вот, что это было за место. Мечты, которую потеряли – уничтожили, сожгли в ядерном пламени, растоптали армейскими сапогами, раздавили гусеницами боевых машин.
И то, что он видит сейчас, – всего лишь отблеск этой мечты, ее отражение в необъяснимом полусне-полуреальности, приписываемом мрачному существу по имени Бука. И, что характерно, даже в этот «сон» уже вовсю полезли грязные, жадные лапы в стремлении оторвать себе кусок пожирнее.
Пока в голове семинариста мелькали все эти отвлеченные мысли, на ступенях портика, из-за колонн появились фигуры в необычных одеждах. Длинные плащи на незнакомцах были, вроде бы, черные, но их гладкая ткань настолько лоснилась и переливалась, отдавая радужными разводами, что начинало рябить в глазах. Самым странным в облачении фигур были остроконечные капюшоны и маски, полностью закрывавшие лица. Оружия у незнакомцев видно не было, но объемистые плащи вполне позволяли таковое скрыть в своих радужных складках. В любом случае вид фигур своей необычностью с ходу сбивал с толку и внушал смятение и оторопь: мало ли кто там скрывался под этой непривычной маскировкой!
– Это кто тут у нас нарисовался? – с угрозой произнес чей-то грубый голос. – А ну, руки растопырили – и на землю, быстро!
Как ни странно, на семинариста голос подействовал успокаивающе: все-таки, он был вполне себе человеческий. Однако он счел нужным подчиниться и расставил руки в сторону, как того требовали хозяева здания, и уже опустился на колено, чтобы растянуться на грязной земле. Тем более, что в руках незнакомцев появилось-таки нечто, напоминающее оружие – массивные стволы, отливающие все теми же необъяснимыми радужными узорами. Впрочем, легкомысленная радужность ничуть не обманывала: эти ребята не помедлят ни секунды, чтобы пустить стволы в ход.
Черт же, небрежно раскинув руки, крикнул:
– Эй, Хрипатый! Кто из нас двоих незрячий? Своих не узнаешь, что ли?
– Черт, ты что ли? – недоверчиво произнес все тот же голос. – Тебя же, вроде, кремлевские на стене повесили?
– А я слышал, ему Пришлые кишки выпустили, – добавил второй. – В жертву, стало быть, принесли.
– Не, его «рекс» с-сожрал, – неуверенно возразил третий, слегка заикающийся голос. – Я же сам видел. К-кровищи вперемешку с д-дерьмом было – по колено. Даже не верилось, что из такого м-маленького – и столько всякой д-дряни натечет.
– Это вас, братки, ввели в заблуждение, – ничуть не смутившись, откликнулся Черт. – На самом деле это нео с меня заживо шкуру сняли.
– А т-ты? – простодушно поинтересовался заикающийся.
– А я сбежал. Только шкура моя никому не подошла – ее и крысопсам выбросили. А я уж у них отбил – и обратно напялил. Небось, неаккуратно натянул, раз меня свои не узнают.
Секундная пауза – и незнакомцы разразились хохотом, одновременно стягивая с лиц маски и откидывая радужные капюшоны. Глядя на эти лица, Книжник поежился: если задача была напугать врагов, маски могли бы и не напяливать: покрытые безобразными рубцами и шрамами, какими-то жуткими пятнами, выпученными глазами, лишенными нормальной симметрии, с уродливыми наростами, по большей части беззубые. Даже громкий хохот не добавлял этим людям обаяния. Напротив, зрелище нагоняло какой-то глубинный инфернальный ужас.
