— Он всегда есть, — сказал я упрямо. Я, простите, книжки читал и мотивацию своей дичи, в общем-то, знаю. — Кто-то хочет продлить срок функционирования, кто-то бежит от работы, у кого-то мозги сорвало.
— Бесспорно. Только мотивация-то другая совсем.
— И что? Если они просто совершенные наемные убийцы — то определите, кого еще могут убить, и заприте в бункер. Это дело полиции. Мое дело — чтобы эти Евы исчезли.
Мне стремительно надоедало это все. Мало того, что новое поколение даже подыхать, как надо, не хочет, так еще теперь и политика с экономикой. Я хочу быть пешкой при большом пистолете и просто получать свои деньги. Ну будут эти теневые дяди, сговорившись, лупить с ООН три цены за свою продукцию — что с того? Тройной налог, тройная премия за беглеца.
И кашлял я на геополитику.
— Два крупных игрока, — сказал вдруг Кадзи в пространство. — «Ньюронетикс» и «Гехирн Прогресс Текнологи». Плюс десяток шакалов помельче. И удравший на свободу взвод последней версии Евангелионов, которые убивают знающих граждан.
Как по мне, это были не посылки к какому-то феноменальному озарению, а хрень чистой воды. Посему я терпеливо молчал и от всей души надеялся, что выгляжу при этом не слишком нагло. К тому же, мне хотелось спать: возбуждение, вызванное неожиданными полномочиями, уже схлынуло.
— Понятно, — протянула Кацураги. — Тогда поступим проще. Смотри. Есть гипотетический сговор, есть синтетические киллеры. Ты на этих киллеров охотишься.
Ну, это ясно — мне расширенные полномочия для того и дали, за это и повышенную премию получу.
— Хотите сказать, что мне не дадут на них охотиться? — уточнил я на всякий случай. — Какой-нибудь несчастный случай?
— Ну, это само собой, хотя наглеть они не станут, — сказал Кадзи, изучая потолок. — Ты теперь в очень крупной игре. Но подумай вот о чем: Фуюцки руками синтетиков убили в колонии, тут все вроде чисто. А вот зачем рисковать и устраивать побег Евам, если можно на Земле нанять ничего не подозревающих исполнителей и тихо застрелить всех нужных — то есть, ненужных — фигурантов?
Да, тупею. Не иначе как от избытка впечатлений я увлекся собственной, блэйд-раннерской, значимостью и совсем упустил из виду простой факт: Евангелионы являлись излишеством в выстроенной схеме. Правда, тут есть один нюанс — а существует ли схема? Потому как если она существует, то…
— Скажите, Кадзи-сан, вы предполагаете, что устранение неугодных — это только часть задания?
— Вроде того. Извини, как ты понимаешь, подробностей не знаю. Как раз на твою помощь и уповаю.
— Кого еще могут убрать?
— Меня. Кацураги. Еще около тысячи человек. Теперь и тебя тоже.
«Неслабо так», — решил я, пытаясь понять, шутит ли небритый тактик. Тот спокойно курил и всем видом демонстрировал, что ждет от меня дальнейших милых глупостей.
— Тут какой-то подвох еще, — сказал я, мысленно пририсовывая себе маску идиота. — Они же не рвутся убивать всех…
— Естественно, старлей, — Кацураги потерла глаза обеими руками, нажала на отбой ожившего видеофона и снова посмотрела на меня. — У всех жертв разный уровень допуска, разные кусочки мозаики. И понять, что же именно такого особенного они знали — не выйдет.
Итак, резюмируем: во-первых, я попал в большую, скажем пока мягко, игру. Во-вторых, я охочусь не за беглецами, а — теперь уже точно — за киллерами, и это в корне меняет тактику моей работы. Вдобавок, придется постоянно делать поправку на пока еще неясный фактор — то ли они учатся адаптироваться, то ли их «ведут» и испытывают, то ли еще что. В-третьих, мне надо форсировать общение с Аянами — надо понять возможности мышления «ноль-ноль». В-четвертых, можно забыть об обращениях за помощью в центры по разработке Ев: по критическим пунктам мне сольют, в лучшем случае, полуправду.
Я поднял глаза и увидел одобрение на лицах начальства. Не иначе, очень уж выразительно у меня на физиономии отразился мыслительный процесс. Впрочем, выводами я сам доволен, так что — плевать.
— Прошу прощения, это все? — спросил я. Не то чтобы руки чесались взяться за дело, но интерес появился, и даже пошли кое-какие дельные идеи, с чего начать. Вот, например…
— Нет. Еще ты получаешь напарника.
Я посмотрел на Кацураги, ожидая продолжения в духе «ха-ха, попался, попался».
— С чего это вдруг? — полюбопытствовал я, поняв, что ничего подобного не дождусь. — Я получу в два раз больше денег, чтобы потом их делить на двоих? Обижаете.
— Вы оба получите двойное вознаграждение, — сказал Кадзи, улыбаясь. — Руководство СКЕ, конечно, не в восторге, но я их убедил. А вообще, приятно, что вы отреагировали одинаково. Сработаетесь.
Это кто еще мог отреагировать так же, как и я? Такагаса, что ли? И что именно значит — как я? Ведь собственно деньги — вопрос второй, и Кадзи с Кацураги вряд ли восприняли это мое заявление всерьез. Значит, моему напарнику тоже не хочется быть напарником, и он тоже просто прикрылся меркантильщиной. Забавно.
— Держи досье, — сказала Кацураги и щелкнула по клавишам своего компьютера, на что у меня в кармане тут же отозвался мобильник, принимая входящую передачу. — И проваливай в стратопорт.
— Еще и встречать? — ядовито спросил я. — А эту командировку мне оплатят?
— Ты жадный паразит, Икари, — сказала капитан, а Кадзи только захохотал. — Как-никак, гость нашей страны. Уж прояви вежливость — вам еще работать вместе.
— Понял, — сказал я. — Номера забронировали? Или мне этим тоже заняться?
— Все уже сделано, файлы изучишь по пути, — Кацураги махнула мне рукой, дескать, выметайся. — И смотри, чтобы без инцидентов. Да, кстати, если что, то от вахт и дежурств ты теперь официально освобожден. Можешь идти.
Это называется: «подсластила пилюлю». Ладно, мы не гордые. А если разобраться, то очень даже довольные. Я поклонился Кадзи, капитану и вышел, на ходу вытаскивая из кармана телефон. Любопытно, кто же этот счастливчик, который будет работать со мной.
«Старший лейтенант А. Сорью Лэнгли. Информация „хай-сек“», — прочитал я на экране. Эдакая странная фамилия, вот уже дитя глобализации, подумалось мне, а потом я прокрутил страничку вниз и увидел фото. Во-первых, рыжие волосы. Во-вторых — голубые глаза. В третьих, черт возьми, это девушка! Меня кто-то окликнул, но я шел по коридору, лихорадочно листая послужной список вниз, и что я там хотел найти — не знаю. Наверное, просто был невозможно удивлен: блэйд раннер — и девушка. Такая девушка. Нет, конечно, есть Кацураги, но то Кацураги, а это какая-то рыжая немка с обалденными глазами.
С этой глубокой мыслью я покинул управление.
Уже в ховеркаре я сообразил, что начальство не удосужилось пояснить, зачем нам выписывают столь миловидную тяжелую артиллерию из Европы. В целом, послужной список давал некоторые ответы — за восемь лет ни одного взыскания, сплошь награды и благодарности, а счет устраненных Ев неприятно близок к моему. Ехидную мыслишку о том, что девочка просто кому-то слишком нравится, я отмел напрочь: блэйд раннеры — это не та работа, где можно выслужиться подтянутой попкой и разными неуставными умениями. Я запустил автопилот и принялся копаться в персональном досье уже предметно, так что оповещение о прибытии в стратопорт застало меня уже за некоторыми выводами.
Сирота, наследница немаленького состояния, профессиональная спортсменка (там какие-то заоблачные показатели по бегу и пятиборью) попала в инцидент с участием Ев, — подробностей не указано, — после чего плюнула на все и пошла в ликвидаторы. И еще странный пробел в биографии: год выпал или около того.
Я сунул мобильник в карман, вышел и завертел головой: забитая парковка стратопорта была полностью накрыта низким силовым щитом, а само здание — угрюмый двухэтажный блок на краю огромной посадочной площадки — ярко светилось прожекторами, разгоняющими густую мглу. По щиту расплывались и шипели капли отравленного дождя, приятный женский голос, объявляющий рейсы, звучал еще смазано, а я лавировал неспешно между машинами и думал о новом повороте в своей жизни. Не о рыжей Сорью — что о ней думать, увижу скоро — а именно о повороте. Так всегда бывает, когда смиряешься с тем, что плывешь по течению, что в жизни нет высших предназначений и целей. В таком бесцельном существовании самое интересное — это именно повороты. Хорошо, наверное, быть Евой — четко знаешь, для чего ты существуешь, у тебя есть функционал, есть четкое знание, когда ты умрешь. Это здорово — и это невыносимо скучно. Быть человеком тревожнее: ничего не знаешь, ни к чему не готов, кроме поворота, и когда к тебе придут подводить итоги жизни, ты, наверное, подумаешь что-то вроде: «Как? Это все, да?».
