же видели результаты тестов, господин майор, — холодно сказал офицер, — наша цель — полное раскрытие потенциалов кадетов, не так ли?
— Он ведь только родился… — тихо возразил Геннадий.
— Понимаю ваши эмоции, — ответил офицер, хотя выражение его глаз прямо противоречило этому утверждению, — вы ведь недавно перешли в это отделение, верно?
— После двадцати циклов опыта преподавания в ведущем кадетском училище пехоты, — ответил Геннадий, чуть подняв подбородок.
— И вы, безусловно, лучший инструктор, — кивнул разведчик, — посмотрите на эту аудиторию, — неожиданно продолжил он, обращаясь к инструктору.
— Я её вижу ежедневно. Кроме недель, когда по ротации работаю на «передке», — ответил он.
— Сорок. Стандартный взвод.
— Верно. А сколько кадетов присутствует на сегодняшнем занятии?
— Я всё понимаю про ресурсы, — вдохнул инструктор, — но это не значит, что мы не должны быть людьми. Понимаете?
— Поверьте, мы ими остаёмся, — кивнул разведчик, и добавил, уже обращаясь ко мне: — кадет Сергей!
— Следуйте за мной. Инструктаж будете проходить в Управлении, — скомандовал офицер.
— Есть… — ответил я и в полной растерянности посмотрел на Геннадия; тот едва заметно пожал плечами.
Инструктаж в Управлении означал реальную боевую миссию. А ведь мне говорили в самом начале, что до этого ещё очень, очень далеко…
Глава 12
В этом странном мире была музыка. Не бравурные марши или вдохновляющие на бой песни, как можно было подумать. Это были странные композиции, чаще всего а-капелла, иногда в сопровождении ударных; тоскливые вокализы, перемежающиеся смысловыми куплетами. Иногда щемяще-спокойные, иногда тоскливые. Темы самые разные — от природы до звёздного неба, но почти никогда — про войну. Наверняка этому были причины: может, религиозные, может, культурные, но уточнять мне не хотелось. Тут было столько всего нового, что некоторые вещи я решил просто принимать как данность.
Одна из таких композиций играла в салоне авто, когда офицер Управления завёл двигатель и мы тронулись. Я сначала подумал, что он использует магнитную запись (до цифровых носителей тут ещё не дошли), но потом разглядел на панели, что трансляция велась по радио.
Если бы я услышал что-то подобное у нас — я бы решил, что попал на какую-то фолк-волну. Мне даже показалось, что я слышу отголоски знакомых мелодий. Это было что-то очень простое и знакомое, но неуловимое: то ли «Полюшко-поле», то ли «Greensleeves».
Офицер смотрел на дорогу. Я же решил воздержаться от вопросов. В конце концов, мы ведь ехали на инструктаж. И без того узнаю всё, что будет нужно.
Украдкой наблюдая за ним, я только укреплялся во мнении, что он прошёл через плен. Я никак не мог поймать его взгляд — но у таких людей появлялось что-то вроде особой ауры, неощутимой обычными органами чувств, но явной. Должно быть, почувствовав моё внимание, офицер отвлёкся на секунду от дороги, чтобы посмотреть на меня. Его карие глаза полоснули холодом.
Было тепло; мы носили форменные камуфлированные майки с короткими рукавами. На руках офицера не было шрамов. Значит, наверняка он уже проходил возрождения после возвращения из плена. А, может, именно таким образом вырвался.
— Даниил, — неожиданно произнёс офицер, протянув мне правую руку, — можно просто Даня.
— Сергей, — сказал я, отвечая на пожатие.
Офицер уменьшил громкость музыки.
— Знаю, — усмехнулся Даниил, — нас ведь уже представили, забыл?
— Было дело, — согласился я.
— Между собой мы по-простому. Можно короткие формы имён. Нельзя реальные звания. Это понятно?
— Понятно, — кивнул я.
— Скажи, Серёга. Ты боишься смерти? — спокойным, будничным голосом спросил Даниил.
— Боюсь, — ответил я после секундного размышления.
— Молодец, — кивнул он, — это правильно. Если перестаёшь бояться, относишься к этому как к рутине. Когда начинаешь использовать вакидзаси в пограничных ситуациях… это уже не начало — это почти конец пути на ту сторону.
Я промолчал, глядя перед собой. Он говорил очевидные вещи — нам это объясняли чуть ли не с первых дней в кадетке.
— Но есть вещи пострашнее смерти. Намного страшнее, — продолжал Даниил, — и лучше бы тебе сразу понять, с чем ты имеешь дело, раз уж попал к нам.
— Ясно, — ответил я, кивнув.
Некоторое время я сидел, ожидая продолжения, но его не последовало. Даниил хранил молчание остаток дороги до Управления.
Кабинет для брифингов находился на одном из подземных уровней. Чтобы попасть сюда, пришлось пройти несколько проверок службы безопасности, во время которых нас чуть ли не буквально разобрали по косточкам. С такими серьёзными мерами я столкнулся впервые. В конце концов, диверсанты или шпионы в этом мире оставались делом штучным, крайне редким. Но в Управлении, похоже, обитали параноики.
В самом кабинете была большая черная доска с мелом для письма, квадратный телевизор, кафедра и пять столов для слушателей. Стены, обшитые деревянными панелями, живо напомнили мне помещения нашего, российского Генштаба — которые, несмотря на недавний ремонт, сохранили все стилистически признаки советского прошлого.
Даниил занял один из столов и кивком указал мне на соседнее место. Я молча подчинился.
Через минуту открылась неприметная боковая дверь, и в помещение вошёл молодой черноволосый парень с густыми усами. Его знаки отличия тоже были скрыты, но судя по тому, что мой сопровождающий вскочил и вытянулся по струнке, он был какой-то «шишкой». Я, конечно, последовал примеру Даниила, и встал по стойке «смирно».
— Вольно, — кивнул парень, — это и есть тот самый кадет?
Он доброжелательно, с интересом посмотрел на меня.
— Так точно, — ответил Даниил.
— Я генерал Константин, — сказал парень, — занимайте места. Мы начинаем.
Несколько ошарашенный, я снова сел. Константин был полулегендарной личностью, главой Управления. Некоторые считали, что его на самом деле не существует; что он просто некий собирательный образ идеального руководителя, который используется для повышения боевого духа. И, конечно, никто не имел представления, как он выглядит.
Я украдкой взглянул на Даниила. Тот, поймав мой взгляд, едва заметно усмехнулся, уголком рта.
— Нам поступила информация, что новейший аппарат застратосферной разведки той стороны получил
