— Заменить мои глаза? — она ощутила, как по коже поползли мурашки, — Я… я хочу подождать, возможно, они исцелятся.
— Решать тебе. Аугметика тонких органов редка и специализирована. Если ты решишься, придется ждать несколько недель, прежде, чем все будет готово к имплантации.
Странно, но медицинский тон ангела нервировал. Он произносил свои прямые дружелюбные фразы с тактом молотка, бьющего по голове.
— Почему они рассматривают этот вариант? — спросила она
— Потому, что Аргел Тал просил их. Апотекарион на борту «Де Профундис» располагает средствами для человеческого аугментирования, если речь идет о важных членах экипажа смертных.
— Но я не представляю никакой ценности, — она не имела привычки жаловаться на судьбу, слова вырвались сами от смущения, — я даже не знаю, каким образом могу служить вашему Легиону.
— Не знаешь? — Ксафен замолк на некоторое время. Возможно, он осматривал безликое убранство камеры. Когда он вновь заговорил, его голос был учтивее. — Прости, что редко посещаю тебя, шул-аша. Последние дни были не из легких. Позволь мне прояснить ситуацию.
— Я рабыня?
— Что? Нет.
— Я служанка?
Ангел усмехнулся.
— Позволь мне закончить.
— Простите, капеллан.
— Несколько других орденов подобрали выживших на руинах Монархии. Ты не единственная с Хура, кто присоединился к Легиону, когда мы улетали. Но ты единственная попала в орден Зазубренного Солнца. Ты спрашиваешь, какая нам польза от тебя. Я же скажу, что ты уже принесла ее. Аргел Тал брат мне, и я знаю, куда направлены его мысли. Он взял тебя как напоминание, как символ прошлого. Ты — живое свидетельство величайшей неудачи нашего Легиона.
— Совершенный город не был пристанищем греха, — она постаралась, чтобы ее слова не прозвучали оскорбительно. — Почему вы всегда говорите о нем так?
Последовала пауза, в которой прозвучал медленный и глубокий выдох.
— В самом городе не было греха. Он был в том, что город олицетворял. Я рассказывал тебе, что повелел Бог-Император в тот день. У тебя острый ум, женщина. Не проси ответов, к которым можешь придти сама. Что же касается твоего желания служить Легиону — скажи мне, почему тебя это волнует?
— Я обязана Легиону жизнью, — ответила она, — и желаю служить ему, потому что считаю это правильным выбором. Это будет справедливо.
— Это все?
Она покачала головой, не зная, смотрит ли вообще на нее Ксафен.
— Нет. Признаюсь, мне очень скучно и одиноко.
Ксафен вновь усмехнулся.
— Тогда мы решим эту проблему. Была ли ты верующей на Хуре?
Кирена задумалась и облизнула пересохшие от волнения губы.
— Я внимала проповедям Говоривших Слово на площадях и разносившимся над городом ежедневным молитвам. Ничто не возбуждало мое сердце. Я верила и знала писание, но меня это не…
— Волновало.
Кирена кивнула.
— Да, — признала она.
Она хрипловато вздохнула и не сдержала дрожь, когда тяжелая рука Ксафена легла ей на плечо.
— Мне жаль, — проговорила девушка, — что во мне мало веры.
— Не стоит. Ты была права, Кирена.
— Я… что?
— Ты оказалась достаточно прозорливой и сильной, чтобы усомниться в общепринятых представлениях. За бесчисленные века человечество достигло великих высот во имя веры. Этому учит нас история. Вера — это топливо, необходимое душе для странствий. Без веры в великие идеалы мы — ничто, лишь единство духа с плотью возвышает нас среди зверей и нелюдей. Но ложное почитание? Склониться перед недостойным идолом? В этом кроется грех величайшего невежества. И этим грехом ты не запятнала себя. Гордись этим.
Тепло заструилось по ее телу от подобного уважения со стороны ангела. Впервые с момента гибели города ее голос наполнился пылом.
— Как можно склониться перед недостойным идолом?
Еще одна пауза. Раздумье перед тем, как со вздохом ответить.
— Возможно, они были обмануты. Возможно, они узрели божественность и сочли ее достойной поклонения лишь потому, что она божественна.
— Я не понимаю, — ее брови в замешательстве сдвинулись над слепыми глазами, — нечему поклоняться, кроме божественного. Нет богов, кроме Императора.
Она услышала, как Ксафен вдохнул. Когда капеллан снова заговорил, его голос был все так же мягок.
— Ты так уверена в этом, Кирена?
7
Согласие
Мечи из красного железа
Карфаген
У этого мира было два имени, но лишь одно из них имело значение. Первое дали аборигены, и скоро ему предстояло затеряться на страницах истории. Второе принесли завоеватели, и оно должно было сохраняться веками, словно клеймо, означающее принадлежность мертвой планеты к Империуму.
Шар вращался по своей орбите в пустоте с неторопливой грацией, напоминавшей о далекой Терре. Его сине-зеленая поверхность тоже словно принадлежала младшему брату почтеннейшего из миров. Но океаны Терры испарились после столетий войн и тектонических сдвигов, в то время как океаны Сорок Семь-Шестнадцать кишели жизнью, приспособившейся к соленой воде, а их глубину не смогло бы объять даже воображение поэта. Возможно, в будущем этот мир стал бы чем-то вроде метрополии-бастиона, сродни Терре, где остатки бесплодной земли стиснуты дворцами, замками и плотно расположенными башнями ульев. Но сейчас он был окрашен в коричнево-зеленый цвет нетронутых лесов и бело-серый горных хребтов. Города из хрусталя и серебра были точками разбросаны по континентам, их шпили пронзали небо, опираясь на хрупкие, почти смехотворные основания. Города соединялись старыми дорогами — торговыми венами, по которым струились караваны.
Это была Сорок Семь-Шестнадцать, шестнадцатый мир, который предстояло привести к согласию Сорок седьмой экспедиции.
Спустя четыре недели после вылета с Хура, флот Несущих Слово вошел в систему, рыская вокруг Сорок Семь-Шестнадцать с хищной неторопливостью древних пиратов.
Серые боевые корабли висели на орбите восемь часов с выключенными двигателями, не предпринимая никаких действий.
На девятый час по каждому из кораблей пронеслось оживление. На командном мостике «Фиделитас Лекс» появился примарх в сопровождении Эреба и Кор Фаэрона. Оба Астартес были в боевом облачении: первый в серой броне Легиона, а второй в устрашающем доспехе элитных терминаторов.
Изображение вживую транслировалось на мостики всех кораблей Легиона, и все новые тысячи воинов наблюдали за возвращением своего примарха.
Лоргар был одет в глянцево-серый доспех, простота которого только придавала ему величественности. Его кривая улыбка выдавала некое скрытое веселье, которым ему хотелось поделиться с сыновьями.
