— А с чего это она вздохнула? — никак не мог удержаться от уточняющих вопросов американец.
Инструктор недовольно дернул головой и опять обратился к своим записям. Порылся в них и сумел ответить — кстати, достаточно грамотно, но, правда, амбивалентно:
— От безумной тоски, равно — тоскливой безумности. Вот отчего. Вот так вот, собственно…
Но Гошка решил докопаться до самой что ни на есть сути:
— Нет, всё же не понимаю, как это самое ваше Всё, разок всего вздохнув, вдруг стало ни с того ни с сего Ничем?
Инструктор задумался, основательно так задумался, помолчал, чего-то там, в запасниках своей памяти, выискивая, и нашел-таки чем ответить:
— Потому что вздох, порожденный неосознанным желанием Первоначала стать сознательным, — это, так сказать, вдох и выдох. А это есть уже два разных, противоположно направленных процесса. — Для большей наглядности он направил указательные пальцы своих рук на таран. — Так сказать, тут дуализм налицо. А если Единое распадается надвое, то всё — Всё уже не Всё, это уже, так сказать, Ничто. Это уже не буква А, не Абсолют. Это уже, так сказать, буквы Бэ и Вэ. Ну а дальше пошло-поехало — до полного алфавита.
— Большой Взрыв, — произнес вдруг Серега.
— Простите? — не понял Инструктор.
— Большой Взрыв, говорю, — повторил Серега. — Буквы Бэ и Вэ.
Инструктор быстро зашуршал страницами конспекта, нашел нужную, что-то вычитал, шевеля обветренными губами, и согласился:
— Да, всё верно, Большой Взрыв. После которого непроявленное, то есть скрытое во Всём Ничто стало, так сказать, проявленным. Точка взорвалась в одна тысяча девятьсот шестьдесят пятом году и стала феноменальным миром. Вечность кончилась, появилось время. Пространство же…
— Почему это в шестьдесят пятом? — прервав лектора, искренне удивился Серега.
— Что? А-а, ну не знаю, так у меня написано. Ну, в принципе чего тут неясного — уроборос же. Так сказать, змей мировой истории — змей, пожирающий свой хвост. Яд и панацея, так сказать. Ма-ть-ма Вознесенского. Между причиной и следствием в этом замкнутом и порочном круге нет различия. Следствие является своей собственной причиной, а следствием причины является сама эта причина. Какая тогда, так сказать, разница, когда именно произошел Большой Взрыв? Написали тут вот у меня, что в одна тысяча девятьсот шестьдесят пятом, пусть так и будет. Это же всё условности описания. — Инструктор скосился на Серегу, который всем своим видом показывал, что не согласен с этим, и добавил: — Ну хорошо, произошел он, допустим, в каком-то там, не знаю, ну, в минус десятимиллиардном, что ли, году, в результате чего в плюс одна тысяча девятьсот шестьдесят пятом родились вы, уважаемый Сергей Иванович, — и что? Разве это в существующей схеме, так сказать, мироздания, — Инструктор начертил рукой в воздухе круг, — отменяет вероятность того, что Большой Взрыв произошел по причине вашего рождения в шестьдесят пятом? Нет, не отменяет. А если это так, если возможная причина Взрыва находится в шестьдесят пятом, если там его вероятное начало, что мне мешает сказать, что он произошел именно тогда?
Чуваком с подходами оказался наш лектор. Но Серега всё же настаивал:
— Не путайте нас, я ведь точно знаю, что в шестьдесят пятом лишь экспериментально подтвердили теорию Большого Взрыва, обнаружив реликтовое излучение, предсказанное еще в сороковых академиком Гамовым.
Инструктор вытащил скомканный платок, вытер пот с залысины и спросил:
— Вы всерьез полагаете, что «узнать про что-то» и «произошло что-то» не одно и то же?
— Полагаю, — гордо ответил Серега.
— Это остаточные симптомы, — поставил диагноз Инструктор, но успокоил: — Пройдет.
— Похоже, в этих горных наделах Колесо окончательно вытеснило Крест, — выдал на замечание Инструктора Серега.
— К Слепому Библиотекарю не ходи, — поддержал я друга. — Секта монотонов, то бишь ануляров, одержала здесь окончательную победу.
Инструктор глянул на нас исподлобья и решил почушкать за строптивость:
— Ну хорошо. Привожу простой пример. Как известно, в одна тысяча семьдесят шестом году астрофизик Стивен Хокинг доказал, что во Вселенной существуют области пространства-времени, испускающие излучение, в котором отсутствует информация, то есть такие объекты, где материя исчезает бесследно. Именно так в семьдесят шестом году во Вселенной появились черные дыры. Вчера в Дублине, на Семнадцатой Международной конференции то общей теории относительности и гравитации… — Инструктор сделал паузу, будто знал, что в этом месте должна зазвучать барабанная дробь, но дробь не зазвучала, и он продолжил без всякого аккомпанемента, но, правда, патетично тонируя: — …Стивен Хокинг объявил, что ошибся в расчетах. Со вчерашнего дня, господа-товарищи, черных дыр во Вселенной нет.
Мы с Серегой были искренне потрясены. Еще бы, практически всю свою сознательную жизнь знали мы о существовании этих волнующих штуковин, а теперь их вдруг раз — и не стало. Почему-то этим обстоятельством мы были потрясены больше, нежели тем, что сама Вселенная, как давеча утверждала Аня, куда-то там подевалась. Отчего мы плакали по волосам, снявши голову, я не знаю. Загадка психики. Но расстроились. А вот Гошка нет. Он даже в это и вдаваться-то не стал. Он озабочен был текущим и насущным:
— А к чему вы это нас, дяденька, всем этим загружаете? Намели из слов сугробов, а к чему они, не объясняете.
Инструктор смешно насупился и ворчливо заметил:
— Ну так я же еще не закончил, я, можно сказать, еще только начал. Вот когда закончу, тогда и станет вам, Игорь Николаевич, всё предельно ясно. Сами же вопросами меня сбиваете, а потом… На чем я, кстати, остановился-то?
— Вы сказали, что сначала было Всё, потом Всё кончилось и появилось Ничто, — напомнил я.
— Ну да, спасибо, — поблагодарил Инструктор и продолжил свою установочную лекцию: — Значит, появилось Ничто, то есть реальность видимая. И к тому же реальность, стремящаяся постичь саму себя. Это понятно? Осмыслить она себя стремится. С помощью человека. Которого именно для этой цели, и не для какой иной, выделило из себя. Так… — Инструктор вновь уставился в свои записи, видимо, мы своими вопросами действительно здорово мешали вести лекцию по накатанной дорожке и теперь обходиться без конспекта ему было тяжело. — Тут, в этом месте, вы вообще-то должны спросить у меня: а зачем Ничто познает себя?
— Можно вопрос? — вытянул я руку.
— Да, пожалуйста, — разрешил Инструктор.
И я спросил у него тем тоном, каким первые ученики всех школ мира задают свои тупые вопросы:
— А зачем Ничто познает себя?
— Чтобы вновь стать Всем, — бодро ответил мне Инструктор заученным текстом. — Человеческое сознание, достигнув высшей точки своего развития, способно найти путь к Спасению Абсолюта. Уже, собственно, нашло. Дело за реализацией. Но это вопрос времени. Которого, кстати, нет. Не в том смысле нет, что нет его. А, так сказать, в другом.
