Прошло полчаса, он ничего не почувствовал.
Проверил свои цифры и приборы. Стрелки отмечали, что двигатели работали.
Но он ничего не чувствовал. Не было совершенно никаких ощущений.
Корабль продолжал свое бесконечное движение. Его скорость увеличивали только несколько небольших светодвигателей, которые были сконструированы таким образом, что ускоряли движение на один фут в секунду каждые три минуты.
Почти бесконечно малая величина, фантастически незаметная. Но в глубоком космосе это крошечное ускорение, добавленное к огромной скорости, приобретенной машиной на взлете, придало, как это и ожидалось, достаточную высокую скорость почти без затрат топлива. Было рассчитано, что на отметке половины пути задние светодвигатели прекратят работу, а подобные двигатели впереди начнут медленное реверсирование процесса.
Прошел еще один час. Также ничего.
Кэкстон ужасно разволновался, когда до него дошла потрясающая мысль: «Черт бы их побрал! Голову даю на отсечение, они ожидали этого… Голову даю… Управление отключено, так что никто не может повернуть корабль».
Ему в голову пришла запоздалая мысль, что если предчувствие его не обманывало, здесь для этого должна быть письменная информация в бортовом журнале. Через минуту у него в руках уже был открытый журнал и он, побледневший, смотрел на четкий, почти каллиграфически красивый почерк Пелхама.
Все, чего он боялся, было здесь, черным по белому.
Он прочел:
«Дорогой Питер.
Конечно, мы надеялись и надеемся, что сейчас, читая это письмо, вы находитесь в хорошем настроении, стремитесь к великим приключениям, ожидающим нас впереди. Однако на всякий случай, если вас охватила некоторая паника — согласитесь, это будет совершенно подходящий момент для приступа настоящей агорафобии (страха большого пространства) — и на всякий случай, если такое произошло, Джим, Нед и я согласились, что нам придется защитить себя от чьей-либо попытки вернуться на Землю во время первой половины путешествия. Так что, Питер, я должен сказать вам, что скрытый компьютер — прочно приваренный под полом — запрограммирован на исправление любого изменения маршрута. Мы считаем, что через двести пятьдесят лет, чтобы вернуться, потребуется столько же времени, как и для продвижения вперед, и поэтому нам придется вернуться к ручному управлению.
Пока до свидания, мой друг. Как вы знаете, я дал препарат вам, затем Джеймсу, затем Неду и наконец я сам сейчас приму его. Так что я пишу это в мире космоса, где я так же одинок, как и вы в своем мире. Вы трое крепко спите, и сейчас я присоединюсь к вам.
Аu revoir и с любовью.
Артур».
Кэкстон перечитал послание, и его первой реакцией было саркастическое неприятие выражения привязанности, которым оно заканчивалось. «С любовью», черт!
«Ах, ты… — выругал он Пелхама. — Ты погубил мою жизнь…» — без такой любви он мог обойтись, спасибо.
Мрачная ирония прошла.
Вдруг его осенила страшная мысль, понимание того, что теперь ему придется идти вперед с первоначальной целью путешествия. Кэкстон почувствовал ужасную слабость и потом — да вот так — сильное беспокойство. До него дошло, с некоторым угрызением, что он тратил драгоценный кислород так, словно он не понадобится позже.
Он слабо поднялся на ноги… «Назад, спать!» — приказал он себе. Он тупо направился к своей комнате. И уже сидел на кровати, когда вспомнил про остальных.
Медленно поднялся опять, сознавая, что должен выполнить свою обязанность. Проверить их. Сделать запись в судовом журнале. Скрыть то, что он пытался сделать. Защититься.
Посмотреть по очереди, подумал он. Первый — Пелхам.
Когда он открыл герметическую дверь комнаты Пелхама, в ноздри ударил тошнотворный запах разложившейся плоти. Задохнувшись, он захлопнул дверь и, вздрогнув, застыл в узком проходе.
Через минуту все равно ничего не было, кроме действительности.
Пелхам был мертв.
Теперь он был обречен на пятисотлетнее путешествие в космосе. А поразивший его страх оставил ужасную мысль, что ему придется совершать это путешествие в одиночку.
Потом он обнаружил, что бежит. Он распахнул дверь Ренфрю, затем Блейка. Чистый приятный запах их комнат, вид их молчаливых тел на кровати вернули Кэкстону рассудок.
В этот момент он испытал прилив чувства, совершенно неизвестного ему раньше. В его взрослой жизни он не знал этого: печали. Невероятно, щеки его были мокрыми.
«Черт возьми, — подумал он. — Я плачу».
Все еще плача, он пошел в кладовую и достал свой личный скафандр и брезент. Но все равно, это было ужасно. Препарат сохранил части тела, но когда он поднял его, куски все равно отваливались.
Наконец он подтащил брезент с содержимым к люку и вытолкнул его в космос.
Прибравшись, он пошел к радио. Было подсчитано, что пол светового года — это предел для радиоприемника, а они были очень близки к этому пределу. Поспешно, хотя тщательно, Кэкстон сделал доклад, затем записал его и начал передавать, установив запись на стократный повтор.
Немногим больше, чем через пять месяцев, на Земле замелькают заголовки.
Он отсчитал пятьдесят пять гран препарата вечности и растворил их в жидкости. Это было близко к тому количеству, которое, как он чувствовал, понадобится на сто пятьдесят лет. Он ввел эту дозу в несколько приемов.
В последние минуты перед тем, как пришел сон, Кэкстон обнаружил, что думает о Ренфрю и о том ужасном потрясении, которое он испытает вдобавок ко всем естественным реакциям на далекий космос, которых так боялся Блейк.
Кэкстон попытался отогнать эту мысль, стараясь вернуться к тому, чего хотел лично он.
Но беспокойство о Ренфрю все еще оставалось в голове, когда наступила темнота.
Почти мгновенно он открыл глаза. Лежал, думая: «Препарат не сработал!».
Ощущение тяжести в теле, однако, подсказало истину. Он лежал неподвижно, глядя вверх на висящие над ним часы. На этот раз следовать маршрутом было легче, только он снова не мог удержаться, чтобы не изучить хронометр по пути.
Он показывал: 201 год, 1 месяц, 3 недели, 5 дней, 7 часов, 8 минут.
Осторожно выпив суп из чашки, он с интересом устремился к большому вахтенному журналу.
Кэкстон никогда не смог бы передать то возбуждение, которое он испытывал, увидев знакомый почерк Блейка и потом, когда читал то, что написал Ренфрю. Это был доклад: ничего больше, гравиметрические показания, тщательный подсчет пройденного расстояния, подробный доклад о работе двигателя, и, наконец, оценка вариантов скорости, основанная на семи согласующихся факторах.
Прекрасная математическая работа, первоначальный научный анализ. Но и все. Больше здесь ничего не было. Никакого упоминания о Пелхаме, ни слова о том, что написал Кэкстон или о том, что произошло.
