Ознакомительная версия.
– Зомби, – тихо говорю я, – скажи ему что-нибудь.
Чтобы Дамбо выжил, ему нужно перелить кровь. Переливания не будет. Но он не за этим, изнывая от боли, полз десять кварталов. Не ради этого продержался так долго.
– Скажи ему, что у него получилось. Скажи ему, что он нашел тебя, Зомби.
Над черным бесконечным горизонтом – проблески света. В этом свете сердце находит то, что искало. В этом свете Дамбо идет туда, куда направляется его любимый Зомби. В этом свете мальчик по имени Бен Пэриш находит свою младшую сестру. В этом свете Марика спасает маленькую девочку, которую все зовут Чашкой. В этом свете выполняют обещанное, сбываются мечты и возвращается время.
И голос Зомби уносит Дамбо к этому свету:
– Ты сделал это, рядовой. Ты нашел меня.
Тьма отступает. Нет больше бесконечного падения во мрак. Я ощутила, как душа Дамбо разрывает горизонт, и все вокруг стало светом.
Потерял, нашел, и все только свет.
Я не оставлю Дамбо гнить у баррикады. Не отдам крысам, воронам и мясным мухам. И не сожгу. Я не оставлю его стервятникам и падальщикам.
Я выкопаю для него могилу в промерзшей, неподатливой земле. И положу в могилу аптечку, но не винтовку. Дамбо не убивал людей, он их лечил. Он дважды спас мне жизнь. Нет, трижды. Забыл посчитать эпизод в Дейтоне, когда он подсказал Рингер, куда стрелять, чтобы случайно меня не убить.
Вся баррикада утыкана выцветшими флажками. Я украшу ими могилу Дамбо. Ткань выцветет добела. Дерево сгниет. Или, если Уокеру не удастся взорвать корабль-носитель, бомбы не оставят следа и от флажков, и от могилы, и от Дамбо.
Потом земля придет в себя, и моего друга укроет одеяло из ярко-зеленой травы.
– Зомби, у нас нет времени, – напоминает Рингер.
– На это – есть.
Она не спорит. Уверен, она могла бы найти дюжину аргументов, но Рингер оставляет их при себе.
Заканчиваю уже после полудня. Господи, какой же прекрасный выдался день. Мы сидим возле свежей могилы. Я делюсь с ними остатками протеиновых батончиков. Рингер аккуратно откусывает несколько раз и кладет оставшееся в карман куртки.
– Кролик? – спрашиваю я.
Рингер мычит в ответ. Женщина по имени Констанс сжирает свой батончик целиком. Кстати, о кроликах. Она стреляет глазами в точности как кролик, и нос у нее подрагивает, словно она вынюхивает опасность. Рядом с ней лежит винтовка Дамбо. Сначала она отказалась ее взять. Заявила, что у нее проблемы с оружием. Неужели? Как же она умудрилась продержаться так долго?
И еще одна странность: священник-глушитель, как раз перед тем, как Констанс разнесла ему голову из моего пистолета, тоже произнес нечто подобное.
– Кто-нибудь хочет что-то сказать? – спрашиваю я.
– Я его почти не знала, – отвечает Рингер.
– А я не знала вообще, – говорит Констанс, но потом, наверное, понимает, что это прозвучало грубо, и добавляет: – Бедняжка.
– Он был из Питтсбурга. Болел за «Пэкерсов». Любил видеоигры. Он был геймером. – Я вздыхаю. Проклятье. Как мало мне о нем известно. Практически ничего. – «Call of Duty», бодерлайнер Эм-эл-джи.
– Какая ирония, – говорит Рингер.
– Уверена, он был очень милым мальчиком, – вставляет Констанс.
Я мотаю головой.
– Я даже не знал его настоящего имени. – Потом смотрю на Рингер. – Теперь остались только ты и я.
– О чем ты?
– Пятьдесят третье отделение. Мы последние. – Я щелкаю пальцами. – Черт, забыл Наггетса. Значит, трое. Кто мог такое представить? Что нас останется только трое? Что ж, я бы поставил все деньги на тебя. Хотя деньги больше ничего не значат, как и мое мнение. А на себя не поставил бы. Ни цента. Я уже столько раз должен был умереть, что со счета сбился.
– У тебя особое предназначение. – Констанс наклоняется ближе и тычет пальцем мне в грудь. – Для тебя в его плане отведено особое место.
– В чьем? Воша?
– Бога! – Констанс смотрит на Рингер, а потом снова на меня. – Особое место для всех нас.
Я смотрю на горку свежей земли:
– А у него какое было предназначение? Какое место ему уготовил Бог? Принять на себя мою пулю, чтобы я выжил и выполнил свое предназначение, каким бы оно ни было?
– Думаю, ты прав, Зомби, – говорит Рингер. – Никакого смысла в этом нет. Просто везение.
– Верно. Везение. Дамбо не повезло. А мне – наоборот. Например, повезло случайно упасть в яму, где пряталась Констанс, а потом и ты случайно набрела на нас.
– Да. Типа этого, – с непроницаемым лицом отвечает Рингер.
– Расскажи мне о шансах на удачу. Ты знаешь, как они выпадают, Рингер?
– И как же они выпадают, Зомби? – Голос у нее тоже ровный и невыразительный.
– Как в кино, когда герой попадает в безвыходное положение. Ты понимаешь, о чем я. Момент, когда качаешь головой и уходишь в отказ. Но вдруг в последнюю секунду появляются герои, а гады превращаются в полных придурков. Их всех убивают, и неприятностям конец. В реальном мире так не бывает.
– Это кино, Зомби, – очень спокойно говорит Рингер.
Она знает, к чему идет дело. Знает. Я в жизни не встречал никого умнее Рингер. И страшнее. Что-то в этой девчонке пугает меня до чертиков. Причем пугало всегда, с того самого дня, когда я впервые увидел ее в лагере. Она стояла на плацу со всеми и смотрела, как я отжимался на костяшках, пока под кулаками не растеклась лужа крови. Кажется, что она одним взглядом может выпотрошить тебя, как рыбу на кухонной доске. И холод. Но не такой, как в холодильнике, и не холод всех задолбавшей зимы. Нет. Это холод сухого льда. Холод, который обжигает.
– Ах, кино! – негромко восклицает Констанс. – Как же я скучаю по кино!
С меня хватит. Мое терпение кончилось. Я поднимаю пистолет и целюсь ей в голову:
– Тронешь винтовку – я тебя убью. Только шевельнись, и ты труп.
У Констанс отвисает челюсть. Она прижимает ладони к груди. Хочет что-то сказать, но я упреждающе поднимаю руку.
– И молчи. Скажешь хоть слово – умрешь. – Потом обращаюсь к Рингер, но смотрю при этом на Констанс. – А теперь колись: кто она такая?
– Зомби, я тебе уже говорила…
– Ты эксперт по многим вопросам, Рингер, но врать не умеешь. Что-то здесь не так. Скажи мне что, и я ее не убью.
– Я сказала правду. Ты можешь ей доверять.
– Последний человек, которому я поверил, выплеснул мне в лицо варево из кошатины.
– Не можешь поверить ей – поверь мне.
Смотрю на Рингер. Непроницаемое лицо, мертвые глаза и жгучий холод.
– Зомби, я никогда тебе не врала, – говорит она. – Без Констанс я бы не продержалась всю зиму.
– Ага, расскажи мне, как вы жили в самом очевидном укрытии на территории глушителя и при этом не замерзли насмерть, не умерли от голода, и вам не перерезали глотки. Валяй, я послушаю.
– Потому что я знаю, что надо делать.
– Чего? Как это понимать?
– Клянусь, Зомби, с ней полный порядок. Она из наших.
Пистолет дрожит. Это потому, что с рукой то же самое. Беру его двумя.
Констанс многозначительно смотрит на Рингер:
– Марика.
– Вот! – ору я. – Еще одна неувязка! Ты бы никогда не назвала ей свое имя. Никогда! Черт, ты бы даже мне никогда не сказала!
Рингер проскальзывает между мной и Констанс. Глаза ее оживают. Лицо больше не похоже на маску. Я уже видел этот взгляд в Дейтоне, когда она, отчаянно меня убеждая, прошептала: «Бен, Пятая волна – это мы».
– Откуда ты знаешь, что она из наших? – спрашиваю я. Скорее, молю. – Откуда?
– Я жива, вот откуда, – отвечает Рингер и протягивает руку.
Наиболее безопасный способ – для меня, для Рингер, для всех, кого я оставил в конспиративном доме – не слушать ее и убить чужачку. У меня нет выбора. Это снимает с меня ответственность. Никто не посмеет обвинить меня в том, что я действовал по правилам, которые установил враг.
– Отойди в сторону, Рингер.
Она мотает головой, и челка раскачивается в такт.
– Этого не будет, сержант.
Темные немигающие глаза, плотно сжатый рот, все ее тело тянется ко мне, пока ее ладонь ждет, когда я отдам трясущийся в моих руках пистолет. Я бы всем рискнул ради ее спасения, и, будь я проклят, она бы сделала то же самое для меня.
Иные выпустили в мир несколько видов инвазированных и глушителей. Я чувствую чужого в себе. Он разрывает мою душу надвое. И для этого им было незачем лететь к Земле несметное число световых лет. Чужой всегда был там, внутри меня. Внутренний глушитель.
– Что с нами творится, Рингер?
Она кивает, она точно знает, кто я и откуда. Она всегда это знала.
– У нас еще есть выбор, Зомби, – отвечает Рингер. – Они хотят заставить нас поверить, будто его нет, но это ложь. Самая большая их ложь.
– Я – человек, – скулит Констанс у нее за спиной.
«Этим все и кончится. Такими будут последние слова последнего человека».
Я – человек.
– Я больше не понимаю, что это значит, – говорю я Рингер, себе, никому вообще.
Но все-таки кладу пистолет в протянутую ладонь Рингер.
Ознакомительная версия.
