– Существуют технические особенности, с которыми сложно бороться, – сказал профессор. – Впрочем, скоро это уже не будет нас волновать.
– Решили свернуть работы? – спросил я.
– Нет. Просто скоро мы сдвинем базу еще дальше в прошлое. В те времена, когда людей на планете еще не было.
– А сразу вы так сделать не могли?
– Нет. Ты владеешь физикой на уровне теории темпоральных полей, юноша?
– У меня вообще с физикой напряги, – сказал я.
– Тогда мое объяснение тебе вряд ли поможет.
– А что вы вообще в Белизе изучали? – спросил я. – Культуру двадцать первого века?
– Ничего не изучали.
– Э-э-э… а тогда зачем все это?
– Не думаю, что мне стоит тебе что-то рассказывать.
– За меня скоро возьмется ваша СБА, – сказал я. – Меня вытащили из моего времени черт знает куда. Точнее, в черт знает когда. Неужели я не заслуживаю хотя бы толики объяснений?
Профессор заметно смутился. Видимо, он чувствовал, что в действиях его института по отношению ко мне все же было что-то неэтичное. Хотя кто их, этих потомков, разберет…
Странно, но, придя в сознание в ванне, наполненной тягучей, похожей на кисель жидкостью, с кучей подключенных к моему телу проводов, я не чувствовал, что происходит что-то из ряда вон выходящее.
В Белизе это чувство преследовало меня неустанно. А здесь отстало.
Человеческий мозг – чертовски загадочная штуковина.
Как и многие мои сверстники, я любил фантастику. И «Звездные войны» смотрел, и Лукьяненко с Буджолд зачитывался. Но, наблюдая за приключениями Люка Скайуокера и Майлза Форкосигана, я никогда не хотел оказаться на их месте. И уж попасть в будущее я точно не мечтал.
В прошлое – еще куда ни шло. Хотя тоже не очень хотелось. Отсутствие привычного человеку двадцать первого века комфорта убивает романтику всех этих балов и ужинов при свечах.
Наверное, каждый должен жить в свое время. Вот только почему-то со мной этот подход не сработал.
Тем не менее я верил в то, что совершил путешествие во времени, и ни на секунду не сомневался в собственном рассудке. Все было слишком… реальным.
Если бы я свихнулся, уверен, у меня были бы более красочные и замысловатые фантазии.
Говорят, что человек быстро приспосабливается к новым для него обстоятельствам. Я приспособился почти моментально.
Конечно, мне было неспокойно. СБА, как ее ни назови, это спецслужба, а среднестатистический российский гражданин относится к спецслужбам с некоторым подозрением. Все признают, что ребята делают нужное дело, но вот когда их «делом» становишься ты сам, на душе непроизвольно начинают скрести кошки.
И еще неизвестно, как они будут исследовать мой «феномен». Может, вытащат мозг из головы, положат на блюдечко и будут смотреть в свой навороченный супербупермикроскоп будущего…
– Если объяснять понятными тебе терминами, база в Белизе – это опора, – сказал профессор Мартинес. – Для того чтобы заниматься… тем, чем мы занимаемся, нашему устройству, назовем его для удобства машиной времени, требуется несколько точек опоры, находящихся не в нашем времени. И на тех планетах, прошлое которых мы хотим изучить. То есть, чтобы узнать прошлое Марса, мы должны разместить такую же базу на Марсе. И не в настоящем, а в прошлом, что делает доступным для изучения промежуток времени от сейчас до того момента, в котором существует наша база. Во время, находящееся до такой опоры, мы заглянуть не можем.
– То есть Вторая мировая война все равно известна вам только по учебникам? – уточнил я.
– Зато мы многое узнали о Третьей мировой, – сказал профессор.
– И кто с кем воевал? – спросил я.
– Теперь это уже неважно.
Эйнштейн был неправ, когда говорил, что не так важны средства, которыми будет вестись Третья мировая, потому что Четвертую все равно будут вести камнями и палками. Эти ребята явно не палками воевать будут, если случится и Четвертая. Или она тоже уже случилась?
Профессор отщелкал новую порцию команд на клавиатуре, и графики на дисплее исчезли, превратившись в набор цифр и символов, не поддающихся расшифровке тупого дикаря из двадцать первого века.
– Организм в полном порядке, – сообщил профессор. – Еще пара часов, и я допущу к тебе ребят из СБА.
– Что несказанно меня радует, – вздохнул я. – Можно задать еще один вопрос?
– Попробуй.
– В моем времени существовало такое понятие, как «эффект бабочки», – сказал я. – Типа, воздействуя на прошлое, можно изменить будущее. Очень сильно изменить. Практически до полной неузнаваемости. Это, конечно, фантастика и все такое… То есть эта теория оказалась нежизнеспособной? Если вы не опасаетесь размещать в прошлом свои «точки опоры» и стираете у людей память, значит, будущее неизменно?
– Это очень сложный вопрос, – сказал профессор Мартинес. – Для того чтобы на него ответить, мне придется объяснить тебе теорию инерции времени, рассказать о плотности темпоральных потоков и использовать термины, которых ты не можешь знать, потому что в твое время их попросту не существовало.
– А если на пальцах?
– На пальцах? – переспросил он.
– Идиоматическое выражение, свойственное моему времени, – пояснил я. – Объяснить на пальцах – это значит рассказать на доступном для понимания простого смертного языке. Или это невозможно?
– Если на пальцах, то… Для того чтобы изменить существующую реальность, нужны глобальные перемены в прошлом. Изменение памяти нескольких десятков человек и некие визуальные эффекты в атмосфере, вызванные обменом сообщений в темпоральном потоке, настоящее изменить не способны.
– Но ведь вы этим не ограничились, – сказал я. – Вы вытащили из прошлого человека. Меня. Вы лишили двадцать первый век влияния, которое я мог бы на него оказать.
Понимаю, что последняя фраза прозвучала довольно пафосно, но, черт побери, я думал, что каждый из нас чем-то важен для существующей реальности. Или это просто вопрос масштаба?
Убери из истории Наполеона, Гитлера или Чингисхана, и реальность изменится. А если изъять Васю Пупкина или Лешу Каменского, то история останется неизменной?
Печально осознавать, что для мироздания твоя персона представляет ценность, равную нулю.
– Это сложно, – сказал профессор. – И, можешь мне поверить, решение о твоем перемещении сюда стоило нам много времени и нервов. Мы предприняли некоторые исследования и долго анализировали данные, стараясь понять, какие последствия мы можем получить и какую роль в истории ты мог сыграть.
– И?.. – сказал я, когда посчитал, что театральная пауза слишком уж затянулась.
– Мы не нашли никаких упоминаний о том, что ты вернулся из этой поездки в Белиз, – сказал профессор. – После этого ты нигде не работал, не оформлял никаких документов… Твоя фамилия числится в списке пропавших без вести. Есть официальные запросы в Министерство внутренних дел Белиза, но ответа на них не было… Похоже, тебе в любом случае было не суждено вернуться из этой поездки.
