Конструкторы мехов предусматривали вариант, что их детища будут пытаться банально сжечь. Пехота или вражеские мехи - неважно. Композитная броня имела очень приличные теплоизолирующие свойства. Композит обеспечивал "падение" температуры в три тысячи градусов на каждый сантиметр толщины. Термитная смесь из порошка алюминия и оксида железа, поддерживающая при восстановлении железа температуру в три с лишним тысячи градусов, просто оплавляла керамический компонент внешнего слоя брони и выжигала из нее на сантиметровую глубину металл и органику. В этом слое броня становилась необычайно хрупкой. Глубже, композит сохранял свои защитные свойства в полном объеме. Выстрелы "Инферно" со своей, воистину адской начинкой (достаточно сказать, что при горении выделялся атомарный фтор, вещество, сопоставимое по активности с мифическим "абсолютным растворителем" средневековых алхимиков) справлялось с разрушением брони несколько лучше. Однако, между попаданием пылающей термитной смеси на броню меха и моментом, когда проплавив броню, огненная субстанция выжигала внутренние компоненты механического монстра, в зависимости от типа цели проходило от трех до десяти минут. За одним небольшим исключением.
Электронно-полупроводниковая начинка меха была очень чувствительна к уровню температуры. Несмотря на все ухищрения конструкторов, добиться 100% превращения энергии, высвобождающейся при ядерном синтезе гелия из дейтерид-литиевого сырья в электричество не удавалось. Некоторая часть, тем большая, чем дольше реактор холодного синтеза работал в условиях перегрева, превращалась в тепловую из-за расфокусировки магнитных полей. При превышении температуры рабочей среды свыше 500 К, реакция вообще прекращалась, поскольку полупроводники при таких условиях превращались в изоляторы. Кроме того, требовалось отводить тепло от процессоров меха. А если в корпус встраивалось лазерное или ионное оружие - то и от него тоже. В последнем случае количество выводимой тепловой энергии из корпуса меха приобретало прямо-таки астрономические размеры. Установленные внутри корпуса меха системы охлаждения были очень эффективны, обеспечивая превышение температуры исходящего воздушного потока над входящим в 250, а для последних разработок - и более 330 градусов по стоградусной шкале. При одном условии. А именно: температура входящего воздуха не была температурой плавления стали. А то и еще выше. В случае попадания внутрь корпуса меха результатов горения термосмеси, прежде чем успевали сработать защитные механизмы жалюзей, превратившийся в пар охладитель разрывал радиатор на куски, а раскаленный до температуры плавления вольфрама поток ядовитых газов испарял жидкость внешнего контура охлаждения, вызывая аварийное отключение реактора через 3-10 секунд. Исправный на 98% мех становился кучей оч-чень дорогого металлолома. Что я сейчас и наблюдал в бинокль. В момент отключения реактора автоматика отстрелила защитный кокон пилота, и теперь он, раскачиваясь на парашюте, медленно сносился ветром куда-то в направлении снайперских пар.
Ободренные зрелищем поверженного врага, ополченцы, не реагируя на мои истошные вопли в микрофон, открыли шквальный огонь по пилоту из всего наличного оружия. Не менее полудюжины трасс автоматического оружия сошлись на спускающемся коконе. Жаль, пилот меха - величина штучная и, по определению, должен знать несколько больше рядового пехотинца. То есть - больше обычного пушечного мяса.
Не тратя время на стрельбу из своего укороченного недоразумения, я матом напомнил своему полуотделению приказ "НЕ стрелять" и теперь внимательно рассматривал в бинокль избиваемую колонну. Ситуацию на трассе для противника, если выбирать цензурные комментарии, лучше всего можно было описать одним словом: "разгром". С добавлением эпитета "полный". Всего в засаду попало почти два десятка транспортов: автобусов и машин для перевозки разумных на базе легких грузовиков. Головной, в который орлы Мюллера всадили заряд "Инферно", пылал погребальным костром для своих пассажиров, стремительно оседая и превращаясь в лужу кипящего металла.
За прошедшие с момента начала боя каких то четверть минуты, пулеметчики центуриона изрешетили из своих слонобойных агрегатов еще по три машины в голове и хвосте колонны и продолжали свою эффективную работу с похвальным старанием. Перерывы они делали только, чтобы передернуть затвор, выбрасывая осекшийся патрон. Подожженные транспорта лениво горели, подобно сырым стогам сена. В головных, простроченных из огнестрела ополченцев до состояния решета, ничего живого уже не могло быть. В середине сбившиеся в кучу транспорта частично пытались развернуться и вырваться из ловушки, частично стояли, поврежденные меткими выстрелами или покинутые водителями. Из их открытых дверей выпрыгивали фигурки тех, кто сумев расшвыряв своих товарищей по несчастью, добился от Фортуны билетика с надписью "Жизнь".
Разленились ребята. Проехать несколько часов с ветерком и песочком на зубах в открытом грузовике, который можно покинуть за пару секунд после остановки им было неохота. Хотелось комфорта. Для многих, платой за комфортный проезд стала жизнь. Из клубов черного дыма от горящего низкосортного топлива замыкающих машин в стороны отбегали редкие фигурки тех, кого пощадили пули и лазеры.
Обозрев в бинокль поле боя, я посмотрел в сторону охранников и матерно выругался: фланговый дозор забил болт на отданный им приказ и изо всех сил старался взять первый приз в увлекательной игре "Пристрели бегущего". Командирская группа во главе с центурионом занималась тем же самым, напрочь забыв, что командир на войне не должен стрелять. Ему по должности надо думать. Физически чувствуя, как время утекает между пальцев, я заорал своей группе:
- Мехи с фланга! - пытаясь прикрыть хоть ополченцев от возможного подхода подкреплений к противнику и снова начал вызывать на связь центуриона по рации и ракетами, пытаясь обратить его внимание, что фланговый дозор занимается не своим делом, и вместо наблюдения за возможными действиями противника на фланге, самозабвенно лупит в белый свет, как в копеечку.
За оставшееся время я ничего не добился. Фигура меха стремительно вскочила на холм в сотне шагов за спиной флангового дозора и плюнула в них из орудия, беспощадно поливая уцелевших короткими очередями из пулемета в левой руке, на которой красовался нелепый металлический щит гигантских размеров. Введенный противником в строй "Рыцарь" сумел скрытно выдвинуться охранникам во фланг и наступила наша очередь умываться кровью. Громоздкая фигура обманчиво медленными шагами стремительно шла вперед, поливая охранников ливнем свинца из дула пулемета, торчащего из треугольного щита и жутко (и одновременно бессмысленно) размахивая трехметровым лезвием клинка, которым оканчивалась правая конечность. Очередь, вторая, разрыв снаряда... Грохот крупнокалиберных прервался, словно отрезанный и одновременно уцелевшие охранники бросились прочь от надвигающегося кошмара, забыв, что от смерти убежать невозможно.
