— Черт побери, — шевельнулся на стуле высокий офицер, не старый, но седой, — да это же мальчишка! Сколько тебе лет, горец?
— Четыренадесятая весна, — угрюмо, но без промедления ответил Богдан. Он решил не врать, по возможности. Было страшно, и страх не уходил.
— Какая разница? — резко спросил третий офицер, узколицый, похожий на лису. — Они все опасны, и чем моложе — тем хуже — потому что их еще не учили. Второй — тоже щенок, но между прочим я уверен, что именно он уничтожил группу Пестемеева и подстроил крушение вельбота штаба! Похоже, он вообще с юга и даже еще более опасен, чем этот дикарь…
— Хорошо, хорошо, — поморщился седой, — допрашивайте сперва этого…
— Имя? — качнул пальцем лисолицый.
— Богдан из племени Рыси, — мальчик старался твердо держаться на ногах.
— Кто командир… воевода твоего… твоей четы?
— Я… — мысленно Богдан попросил Дажьбога о помощи и отчеканил: — То я не отвечу.
— Этот, что с тобой, сказал, будто он твой воевода! — офицер встал на ноги и заложил руки за спину.
— Веснами он старше, потому и приказы приказывал, — пояснил Богдан. — А воеводой над нами не он.
— О чем он говорит? — весело спросил третий офицер, совсем молодой блондин, вдруг живо напомнивший Богдану дядю-стрыя(1.), погибшего зимой.
— У них жесткая система, — пояснил негромко седой, — второй пленный старше возрастом, поэтому назвался командиром.
1. Дядя со стороны отца.
— Численность вашей четы? — задал новый вопрос лисолиций.
— То я не отвечу.
— Что собираетесь делать?!
— То я не ведаю.
— Куда идете дальше?!
— То я не ведаю.
— Где останавливались в прошлые разы?! Кто помогал вам?!
— То я не отвечу.
Удар был очень сильным и неожиданным. Богдан отлетел к выходу и не упал только потому, что один из часовых ударил его прикладом в спину — Богдана бросило вперед, он рухнул ничком. Сел. Слизнул кровь, двумя струйками текшую из носа. Встал и выпрямился.
— Сколько чет выслало ваше сучье племя?! — прошипел офицер. — Говори, дикарь!
— То я не отвечу, — твердо сказал Богдан.
— Отвечай!
— Я на те вопросы отвечать не стану, — Богдан хлюпнул разбитым носом.
— Ваше племя имеет прикрытие с востока?!
— То я не отвечу.
— Послушай, — лениво сказал белокурый офицер, — ну что ты дурака валяешь? Тебе еще и четырнадцати нет. Отбарабань, что спрашивают, и поедешь в школу. Или ты боишься, что тебя расстреляют? Мальчишки твоего возраста вообще не имеют права умствовать в боевых действиях на любой стороне.
— А хобайны? — Богдан снова хлюпнул. Офицер засмеялся:
— Дети-хобайны?!Это же сказка времен восстания!
Богдан зажмурился. И вспомнил Славко, который, сгорая на костре, пел боевую песнь Рысей.
Он открыл глаза, и без страха взглянул на офицеров:
— Переветчики вы, перескоки, — презрительно сказал он. — А у нас коли беда у ворот — каждый мужчина клинок берет. Вот и весь вам сказ на ваш спрос.
— Значит, ты — взрослый мужчина и воин? — подался вперед лисолицый. — Ну что же
— тогда тебе не на что будет жаловаться…
…- Ты не похож на горца.
— Я горожанин, — коротко ответил Олег, гладя поверх голов допрашивавших.
— Откуда?
— Из Харианы, — вспомнил Олег одну из надписей на дедовом приёмнике. А вспомнив — испытал стремительный, похожий на падение в пропасть, ужас от того, как быстро и страшно для него все закончилось.
— Имя?
— Олег М… икичев.
— Возраст?
— Мне пятнадцать.
— Господи, — покачал головой сухощавый офицер.
— Меня интересует, — заставил себя Олег держать тон, не скатываясь на скулеж, — что случилось с моим младшим товарищем. С Богданом.
— У него свадьба, — ответил офицер, ведший допрос. Седой уставился в стол. — Он сейчас гуляет. Хочешь посмотреть?
— Если с ним… — начал Олег, но офицер крикнул:
— Советую отвечать на вопросы, а не ставить условия? Наши хангары — дикари похуже ваших друзей, они еще не все отказались от человеческого мяса! Кроме того, они часто путают пол своих пленных!
— Перестаньте, — досадливо оборвал седой.
— Где, Богдан?! — Олег не слышал угроз.
Когда в палатку волоком втащили окровавленного, с бессильно мотавшейся головой горца, Олег смотрел на него одну секунду. Ровно. Потом, молча и молниеносно развернувшись, достал допрашивавшего его офицера панчем с правой в челюсть.
* * *
Низкие серые тучи, тянувшиеся под ударами холодного ветра с севера на юго-запад, к Ан-Марья, распарывали толстые, грязные брюха о верхушки столетних сосен, рвались на длинные лоскуты, проливавшие ледяной дождь. Земля, казалось, кипит — жидкое месиво, в которое она превратилась, вспузыривалось под ударами жестких ливневых струй. Дождь хлестал почти сутки… а до этого почти сутки лепил мокрый снег, и все кругом промокло, раскисло и подернулось мутной вуалью из дождевой пелены.
Лагерь у южных отрогов Дружинных Шлемов был тих. Хангары, сидя в палатках, покуривали дурь из маленьких трубочек да тянули заунывные песни под аккомпанемент похожих на балалайки кумр. Славяне просто отсыпались
Полевые орудия, уныло поднявшие зачехленные хоботы стволов к небу, сгрудились в углу лагеря. Часовой в черном от воды плаще медленно месил остроносыми сапогами грязь. Его похожее на глиняную маску лицо под капюшоном было исполнено сонного равнодушия. На плоском штыке, задранном в небо, поблескивали капли.
Около колес крайнего орудия, ушедших в грязь до ступиц, застыли в чудовищно неудобных позах раздетые догола мальчишки. Они полусидели на корточках — полустояли на коленях. И, если всмотреться, становилось ясно, что поменять положение им мешают тонкие стальные тросы. Встать в рост не давал один, пропущенный в колесо и стягивавший за спинами руки пленных. А сесть или хотя бы встать на колени препятствовал другой — петлями охватывая шеи, он проходил над стволом. Садистский интерес заключался в том, кто раньше ослабеет и, упав, удавит товарища. В полной мере наслаждаться происходящим мешала погодя.
Дождь стекал по телам мальчишек, пего-синим от кровоподтеков и грязи. Но они даже и не дрожали больше, замерзшие до такой степени, когда ни холод, ни ветер уже не воспринимаются.
Богдан был почти без сознания. Приоткрытые посиневшие губы чудовищно распухли. Распухшими были и ступни мальчишки — грязь вокруг них мешалась с кровью, выступившей из-под ногтей — его били по ногам шомполами. Олег, сохранивший больше сил, нет-нет, да и вытягивался, как мог, вверх, давая Богдану на минуту-полторы встать на колени полностью. Потом трос тянулся — и Богдан совершенно безропотно приподнимался, двигаясь, как во сне
