Это считалось утонченным удовольствием — на долю секунды оказаться сопричастным к первому эротическому порыву влюбленных или к черной тоске приговоренного к смертной казни. Великое счастье или великий страх, великая красота или великое уродство — все могло найти своих ценителей. Дело лишь за талантом создателя, хотя и ремесленники от искусства тоже не бедствовали: люди есть люди.
Кому-то вовсе не нужна какая-то там утонченность, достаточно просто пощекотать нервы. Если на Земле находятся желающие купить видеокассету, заливающую экран потоками дешевой краски, изображающей кровь, то почему там, за слоями пространства, должно быть как-то иначе?
Художник, о котором, сам того не подозревая, думал и писал Воронков, считался ценителями, да и считал себя сам, талантливым творцом, но в то же время не чурался и поделок-однодневок. Кроме материальной выгоды, такие работы, как ни странно, иногда давали ему практически готовые идеи для серьезных, сильных произведений — как, например, сейчас.
Показать кусочек страшного, уродливого, жуткого мира, в котором нет ничего красивого, нет ничего доброго и в котором в то же время живут люди — живут, не борясь с этим миром, а пытаясь хоть как-то приспособиться, чуть ли не прислуживая ему.
Такая тема не раз и не два была обыграна ищущими дешевого успеха псевдомастерами, да и сам художник пару раз сляпал на скорую руку нечто подобное. Наверное, именно поэтому взяться за создание подобной «картины» всерьез еще никому из его коллег не приходило в голову. Что ж, тем лучше…
Художник был доволен своей работой. Красное зарево в чернеющем небе уже трепетало над примитивными, и в то же время совершенно непонятными, ввергающими в панику своей алогичностью сооружениями. Запах был уже готов, и практически была готова акустическая подкраска — тяжелая, мрачная нота, постоянно висящая в воздухе, к которой изредка добавлялся накатывающийся и исчезающий в небесах грохот.
Убирать звук художник не стал — это хорошо помогало сохранить необходимое для работы настроение. Теперь нужно сделать так, чтобы чувствовалась угроза, добавить к пейзажу действие…
Пока Воронков стучал по клавишам, за окном стемнело. Заметив это, он с некоторым сожалением оторвался от машинки и направился на улицу, заранее поежившись в ожидании снова ощутить противную морось. Однако там, наверху, наверное, тоже были какие-то понятия об экономии, и по случаю ночи кран прикрыли — правильно, ночь и так время невеселое, и нет необходимости делать ее мрачнее.
Добравшись до щитовой, Сашка включил положенное ночью освещение и направился обратно в дежурку. Несмотря на то что зажегшиеся на решетчатых металлических мачтах прожектора заставили немного отступить тьму, на душе как-то резко стало муторно. Пока шел сюда, пока с напарником трепался, пока умные мысли на бумагу выкладывал — настроение оставалось терпимым.
А теперь — стоило всего-то на десять минут отвлечься, и опять накатило. Небось, так тяжелобольной человек, вроде бы свыкшийся со своим недугом, вдруг заново осознает ужас своего положения.
Воронков бессмысленно-громко хлопнул дверью, пнул ножку стола, а потом уселся — но не за стол, к машинке, а на старый, до черноты засаленный диван. Уселся и только потом сообразил:
«Ведь я же из цивильного не переоделся!»
Спешно подскочив, Сашка продолжил мысль вслух:
— Во-во… Забиты мозги всякой мутью, вот и делаю все наперекосяк!
«И вообще, не худо бы сейчас просто взять и проснуться. Подальше от всяких страхов и предчувствий, а заодно и от среднерусской погоды, которая решила, что мне самое время отсыреть как следует. Лучше всего где-нибудь в Крыму, на пляже…»
Он представил себя на солнечном пляже под Симеизом, вдали от неприятностей, похожих на галлюцинации, — и застонал в голос. Эх, мечты…
Но кстати, это еще вопрос — был бы он в Крыму достаточно далеко от помянутых «неприятностей». А куда еще можно сбежать — на Северный полюс? На Южный?
Воронков чертыхнулся. Сбежать — ага, щас! Случайно сдохший автобус, случайно нетормозящие попутки — похоже, что его из города попросту не выпускают! Хотя, с другой стороны, это радует — раз для них это важно, значит, их возможности не беспредельны…
Но кто не выпускает, чьи возможности?!
Сашка от души врезал по стенке локтем и зашипел от боли.
«Ага, давай, — подбодрил он себя, — еще покалечься сдуру. Будет дополнительная причина запричитать в равнодушные небеса — вай-вай, почему я?! А по уму, так глупее вопроса и не придумать. Какая разница, почему именно ты попал под бульдозер? Попавшему уж точно никакой. А вот как не попасть — вопрос более интересный, но для этого надо знать хотя бы скорость и маршрут этого бульдозера…»
Воронков присел на табуретку, пробежал глазами напечатанное недавно, усмехнулся. Если все вокруг него — гениальная декорация, то сам он со всеми своими передрягами — готовый кандидат в главные персонажи подходит как основа для сценария. Фантастические события требуют фантастических объяснений — разве нет?
Можно взять за основу, к примеру, такой сюжет. Какие-нибудь чужие марсиане натыкаются на человечество, которое ни сном, ни духом не ведает о постигшем его счастье. И начинают марсиане ломать себе головы или что там у них еще есть — чего, мол, от людей стоит ожидать?
Для разрешения сомнений находят максимально усредненную особь, изымают из обращения в свою тарелку и ну куражиться! Особенности поведения изучать, стратегическую информацию требовать… А для чистоты эксперимента берут другую особь и в привычное окружение привносят некий крышесносящий фактор. Само собой, подлая затея коварных марсиан обламывается об человеческую мудрость, хитрость и благородство духа.
И ничего странного, что обламывается — уж больно метод дурацкий. Для начала — что такое средний экземпляр? Представитель нацбольшинства? А мужчина или женщина? Может — середка на половинку?
Во, точно! Китаец-трансвестит средних лет спасает мир — такого еще не было!
Сашка попробовал улыбнуться своим мыслям, но веселее не стало. Дурь это — и только. Если сей кто-то настолько осведомлен о людях, что имеет какие-то критерии выбора, то никакой новой информации ему тесты на агрессивность не дадут. «Ах, что же сделает гр. Воронков Александр Сергеевич, увидев черного рыцаря? Задрожит-убежит или в бой кинется?» Несерьезно, ей-богу!
«К тому же, — продолжал про себя Сашка, — в роли среднестатистического человека я себя представляю с трудом. А точнее — совсем не представляю».
Мокрый собачий нос, ткнувшийся в ладонь, прервал размышления, заставив его словно очнуться.
