Вокруг обгоревших алхимических алтарей стояли полки с бутылями и колбами с химикатами. Узкие мостки высоко наверху соединяли друг с другом головы колоссальных статуй.
Фаэдос включил сканер ауспика, экран запульсировал, но не показал ни одного яркого огонька жизни. Они со Скарланом начали бродить по этому лабиринту хлама, проходя мимо птичьих скелетов в усеянных драгоценными камнями клетках и прибитых повсюду сморщенных отрубленных рук. Потолок высоко наверху походил на стальное небо с электрическими звездами, от которых везде расходились странные ломаные тени.
— Врокс, стой на часах снаружи, — сказал Фаэдос по воксу. Вспыхнула руна принятого приказа. Не годится пускать сюда верзилу-облитератора, который будет ломиться по кораблю и ронять весь этот мусор им на головы.
— Тут есть каменная пирамида, — сообщил Скарлан. — Тридцать метров высотой. Похоже, он сам ее построил, блок за блоком. Я сейчас проверяю ее.
Скарлан полез на пирамиду, в то время как Фаэдос сканировал на наличие жизни беспорядочно расставленные грязные деревянные устройства для пыток. Все это явно доказывало, что Карнулон сошел с ума. Любой Несущий Слово, особенно тот, что погружался во тьму колдовства, должен был обладать железной дисциплиной разума. Сам Фаэдос, чтобы понять Хаос, провел бесчисленные часы в медитации, слыша голоса в голове и чувствуя незримые руки, которые тянули его душу. Карнулон некогда достиг такого уровня просветления, о котором Фаэдос едва осмеливался мечтать, но этот корабль был свидетельством того, что жизненно важное равновесие в разуме Карнулона было нарушено.
Хаос могуч, Хаос великолепен. Но он к тому же непредсказуемо опасен, и самой большой его угрозой является безумие. Фаэдос слышал эти голоса, зная, что не должен верить им всем, и наградой ему стала десница быстрее, чем молния, и место в избранном ковене капитана Амакира. Карнулон же впал в безумие, а когда знание Несущего Слово сочетается с сумасшествием, этот Несущий Слово должен умереть.
— Я кое-что нашел, — воксировал Скарлан. — Он точно тут был.
Фаэдос пробежал между почерневшими деревянными дыбами и окованными бронзой железными девами к перевернутой каменной пирамиде. На каждом блоке были вырезаны странные чуждые письмена. Скарлан стоял на верхнем уровне и махал рукой, подзывая Фаэдоса.
Вершина пирамиды была плоской, на ней был начертан круг, почерневший от старой крови.
Кусочки высохшей плоти были разбросаны по всей каменной поверхности и набивались в борозды, прочерченные ногтями. Обрывки кожи, осколки кости. В самом центре — доспехи.
В высохшей луже крови лежали разобранные на части доспехи Карнулона. Багряный керамит был украшен резным нефритом и покрыт глазами, сотнями глаз, которые слепо таращились с груди, предплечий и наплечников. Увлечение колдовством исказило тело и броню Карнулона до такой степени, что он мог видеть этими глазами, как своими собственными — но теперь они иссохли и умерли. Боевой нож, сделанный из зазубренного клыка чудовища, лежал рядом с тяжелым нагрудником и болтпистолетом с золотыми накладками.
— Это его, — признал Фаэдос. — Узнаю эти вещи по гипно-брифингу.
— Согласен, — ответил Скарлан. — Но почему он снял доспех?
— Маскировка. Не хотел, чтоб его узнали. К чему бы он не стремился, это надо сделать в одиночку и тайно.
Доспехи сплавились с его кожей, так что Карнулон представлял единое целое со своим снаряжением. Их снятие было чревато чудовищными муками от того, что кожа и мышцы, тысячи лет скрывавшиеся под броней, открылись воздуху. Кровь и плоть были свидетельством того, что Карнулону пришлось сделать с собой, чтобы содрать свои доспехи, и такая пытка серьезно ослабила бы даже космического десантника Хаоса. Фаэдос знал, что есть и более древние Несущие Слово, чьи доспехи переваривали пищу и даже дышали вместо них. В любом случае, лишение брони делало десантников более уязвимыми, чем подобает посланцам Хаоса.
Только крайняя необходимость могла заставить Несущего Слово сделать такое с собой. Но Карнулон больше не был Несущим Слово, он стал отступником, диким животным, которое надо уничтожить для блага легиона.
Для Фаэдоса само существование Карнулона было оскорблением, ибо символизировало отказ от всего, что он так долго пытался достичь. Любой Несущий Слово на его месте чувствовал бы то же самое. Когда Амакиру доложат, что Карнулон действительно на Торвендисе, когда ковен выследит этого пса, Фаэдос будет горд приложить руку к его смерти.
К югу от владений леди Харибдии, между горами Канис и южными океанами, простиралась пустыня. Как и все на Торвендисе, она не всегда была такой — всего лишь несколько веков тому назад здесь находился влажный тропический лес, где росли хищные деревья, которые ловили путников, связывали их своими корнями и держали в качестве биологических рабов. Здесь собирались стаи гниющих пернатых тварей, настолько плотные, что затмевали небо. Но джунгли, огромные леса, населенные голодной жизнью, ушли на юг и восток, забившись на неверные уступы изломанных полуостровов, и после них осталось полное запустение.
Земля, оставшаяся после деревьев, настолько высохла, что окаменела и растрескалась от жары. Пустыня представляла собой плоский простор из горячего камня песчаного цвета. Иногда шли каменные дожди, и гигантские валуны лежали там, где рухнули с неба. Тусклое свечение из трещин в земле говорило о том, что прямо под ней пылает нестерпимый зной, который порой прорывался наружу и выжигал пустыню огненным потопом.
Эта земля была не просто сухой или враждебной, хотя и такой она тоже была. Пустыня была злой. Даже когда в небе горело только одно солнце, жар омывал бесконечный растрескавшийся камень под ногами и высасывал жизненную силу из всего, что забредало сюда. Земля все еще голодала, унаследовав голод от прожорливых тварей, которые покинули ее. Кроме одиноких скелетоподобных птиц-падальщиков и быстроногих ящериц, которые сновали между клочками тени, здесь, похоже, ничего не обитало. Разумеется, продолжительность жизни обычного человека в южной пустыне Торвендиса равнялась бы лишь жалким нескольким часам.
Мужчина, которого некоторые называли Крон, и который в настоящий момент удовлетворялся этим именем, не был обычным человеком, причем уже довольно долгое время. Он чувствовал, как пустыня пытается высосать из него жизнь через подошвы ног, но он был слеплен из прочного теста и не обращал внимания на ее голод.
Он подобрал мантию и закрыл затылок и шею от жара трех солнц, пылающих в розово-лиловом небе. Он был рад избавиться от теплой одежды, которую носил в горах и выбросил даже походные сапоги, потому что, хотя путь от города Грика до этого места был долгим, Крон не прошел его пешком. Колдуны редко куда-либо ходили.
