Ознакомительная версия.
Вроде бы там всё происходило примерно так – первая ракета была своевременно обнаружена ПВО американских кораблей и успешно сбита. Как раз в этот момент произошёл подрыв боевой части второй ракеты, который их ослепил и оглушил – электромагнитный импульс от этого взрыва начисто вырубил все «глаза и уши» американской эскадры. После чего в непосредственной близости от кораблей сработал ядерный заряд третьей ракеты.
Детально проверить результаты этого удара наши, разумеется, не смогли. Любого разведчика пиндосы сбили бы на дальних подступах. Но две отметки кораблей после удара однозначно исчезли с экрана радаров. Правда, наиболее крупные корабли, включая «Замволт», вряд ли сильно пострадали от взрыва, но зато и они сами, и их команды подверглись серьёзному воздействию проникающей радиации. Как говорится – каку за сраку…
Поскольку предполагалось, что ответный удар нанесли ангольцы, можно было ожидать ядерный удар по Луанде, но его так и не последовало. Похоже, все всё правильно поняли и решили, что продолжать банкет далее не стоит.
Более того, как потом оказалось, об этом локальном обмене ядерными ударами у нас, в России, кроме непосредственных участников операции (наша группа, советники в Анголе и пилоты Ту-95) знали только несколько десятков человек в высоких штабах. Думаю, и американцы у себя эту акцию не особо афишировали. Вот они, преимущества (или недостатки, кому как больше нравится) дивного нового мира, где уже нет глобальных информационных систем и любое событие более невозможно наблюдать в режиме реального времени (как это было ещё относительно недавно)…
В Луанду наша колонна въехала глубокой ночью. В городе, видимо из опасения по поводу возможного ракетно-ядерного удара, вырубили электричество. Светомаскировка стояла – хоть глаза выколи, как у того лилового негра из песни Вертинского в ж… Где-то в городе, как обычно, стреляли одиночными и выли сирены. Всё как всегда.
На первом посту у въезда в Луанду нас уже ждал изрядно перенервничавший и оттого как-то сбледнувший с лица (как я позже рассмотрел) Аргеев. По его недовольной физиономии было видно, что ему эта головная боль с большой стрельбой и ядерным оружием на фиг не сдалась.
Когда мы добрались до освещённого консульского квартала (уличное освещение здесь вырубили, а вот в остальном опасность воздушного нападения была демонстративно проигнорирована), я потребовал от него как можно быстрее заняться нашими ранеными и обследовать личный состав на предмет радиации и прочих пакостей, а также срочно связать меня с Вышеградским, если он, конечно, успешно добрался до столицы.
Как оказалось, госпиталь располагался в том самом, охраняемом посольском квартале, и Вышеградский успешно добрался и уже вовсю суетился в этом самом госпитале.
Приехав в госпиталь, я отправил раненых к хирургам, убитых (нашего и обоих пиндосов) в морг, а всех прочих – на тщательное обследование. Эскулапы осмотрели и мои повреждения.
– Гематомка у тебя, майор, но рёбра целы, – сказал молодой армянистый медик отечественного разлива по фамилии Налбандян (это было написано на карточке, болтавшейся у него на груди), меняя мне повязку на плече. – Легко ты отделался.
Все прочие тоже пострадали не сильно, подозрений на облучение или инфекции не было, видимо, мы всё делали правильно. Поэтому раненых я отправил отдыхать в палаты, под присмотр специалистов, а остальному личному составу велел чего-нибудь пожевать и идти спать в отведённое Аргеевым помещение на втором этаже консульства. Аргеев вообще развил бурную деятельность, его люди даже успели облить наши стоящие во дворе БРДМ дезактивационной жидкостью согласно утверждённой уставом методе.
Я едва успел натянуть свой грязный комбез, как ко мне в перевязочную явился искомый мной Вышеградский. Вид у него был донельзя деловой (по уши обрызганный кровищей), поскольку явился он прямо из прозекторской, где последние несколько часов вскрывал свои трофеи.
На мой вопрос, как там дела с теми трупами, он только отмахнулся, сказав, что ничего радикально интересного, хотя предполагавшийся им в качестве причины смерти тех гражданских цианид в аэрозоли практически подтвердился. Точнее ему мешает сказать слабая лабораторная база здешнего госпиталя. В идеале надо везти материал в Россию и там продолжать исследования.
Выслушав это, я попросил его оперативно вскрыть и осмотреть труп того пиндоса, который больше пострадал.
– Это которого? – уточнил Вышеградский с заметным профессиональным интересом. Про привезённые трупы он был уже в курсе, но мелких подробностей ещё не знал.
– Наумыч, мы привезли с собой двоих. Вскрывать целесобразнее того, у которого снесено полчерепушки. Он всё равно имеет непрезентабельный вид, поскольку весь в дырках. И вскрыть его надо срочно.
– Какого буя такая срочность? Не терпится?
– Наумыч, если бы только ты видел, как он пёр на наш огонь из восьми стволов, как танк…
– От него, майор, что, пули отскакивали?
– Отнюдь, но он упал и перестал стрелять по нам только тогда, когда ему вышибли мозги. В центр лобешника, из снайперской винтовки…
– Ладно, сделаю, – сказал Вышеградский рассеянно, изобразив некоторое удивление, и добавил: – Заманала меня эта говносраная Ангола со всеми её погаными сюрпризами. У меня от этих местных реалий уже натурально крыша едет…
После этого разговора я наконец отправился спать в комнатушку рядом с кабинетом Аргеева.
Правда, особо не спалось, лезла в голову всякая дребедень. Так что, когда под утро меня растолкали, я и не смог вспомнить, спал ли я вообще.
Оказалось, Вышеградский просил меня срочно зайти к себе. Переодевшись в оставленный Аргеевым чистый солдатский камуфляж местного образца и нацепив на него снятый с моей повреждённой «Саламандры» гвардейский знак, я наскоро умылся и поковылял в госпиталь.
Разговор состоялся в небольшой ординаторской при госпитальном морге, где воняло тленом и дезинфекцией, при свете тусклых кварцевых ламп.
Вид у Вышеградского был довольно-таки озадаченный.
– Ну и как оно? – спросил я его.
– И не спрашивай, майор. Лучше бы ты мне его вообще не привозил. Чушь какая-то. Одни вопросы, а разумных ответов нет. В этом твоём жмуре оказалось двадцать шесть пулевых ранений, из них четыре сквозных. И штук восемь из этих двадцати шести дырок – явно смертельные. Я даже во времена бандитских разборок девяностых такого не видел, хотя уж тогда-то насмотрелся всякого… И это ещё не всё, поскольку у него в крови обнаружилось до чёрта амфетаминов, вроде бемитила, диссоциативы типа фенциклина или кетамина, нейролептики и повышенное содержание аминокислот…
– А чуть попроще?
– Если проще, этого вояку накачали под завязку разными хитрыми средствами, гасящими боль, нарушающими сознание и повышающими работоспособность. И всё в лошадиных дозах. Добровольно никто себе такие препараты вводить не будет, даже если он конченый наркоша…
– Это почему?
– Потому что в таком сочетании вся эта химия почти неизбежно вызовет очень красивые глюки, плавно переходящие в клиническую смерть, поскольку сочетание там местами совершенно несочетаемое. Человека от такого должно колбасить так, что он будет лежать пластом и пускать счастливые слюни, а уж никак не бегать и стрелять. Что за «медицинский гений», типа доктора Курпатова, придумал такую методику, мне совершенно непонятно. У нас до такого разврата точно не доходили, а то я бы знал. К тому же пустой чуть ли не досуха желудок в сочетании со следами многочисленных инъекций показывает, что его уже давно питали внутривенно, ну, или в лучшем случае какими-нибудь пилюлями. При этом его организм сильно истощён и имеет признаки лучевой болезни…
– И что?
– И ничего. Я не хочу делать преждевременных выводов, но, по-моему, всё это очень серьёзно и это не наш с тобой уровень. Поскольку, пока ты, майор, спал, пришёл категорический приказ с любимой Родины – вскрытие прекратить, все материалы засекретить. К нам уже летит самолёт со специалистами, которые заберут и трупы, и все наши материалы по вскрытию. Дальнейшие работы будут вести уже они, и все вопросы к ним…
Кстати, тебе настоятельно рекомендовали встретить их лично, вот с ними и можешь обсудить дальнейшее. А я, пожалуй, пойду посплю…
– Ладно, – ответил я. – И на том спасибо…
А что мне ещё оставалось?
Пришлось идти к Аргееву, который одолжил мне «Лендровер» и своего офицера связи в чине лейтенанта, со смешной фамилией Картошкин в качестве водилы – сам я этот, с позволения сказать, город не знал и вряд ли добрался бы до аэропорта самостоятельно. Да и левое плечо болело. Сам Аргеев, судя по его подавленному настроению, встречаться с этими нежданно нагрянувшими «ревизорами из Петербурга» явно не хотел.
Наш путь снова лежал по практически пустынным утренним улицам ангольской столицы. И опять где-то вдалеке стреляли и выла сирена…
Ознакомительная версия.
