и имущество можно было бы отдать верным бетам. А если Константинов на свободе… Точнее, гастальд Джованни Константини, с его буйным независимым нравом и неукротимой жаждой мести.
Канаверов налил себе еще полстакана коньяка. Если граф на свободе, значит никто из оставшихся альф не может чувствовать себя в безопасности. Он будет мстить, а это он хорошо умеет. Причем извлекая из своей мести удовольствие и делая это с наслаждением. Да что там, любой на его месте устроил бы сладкую жизнь тем, что закатал его в Забвение. А то, что графа никто не остановит — вообще сомнению не подлежит, замочил же он старую каргу Франческу. А тому, кто вонзил ему в сердце Кинжал Забвения…
Мысли графа прервал звонок по смарту. Перед тем, как взять трубку он посмотрел на абонента. Ну конечно, граф Марконин, кто же еще… Хотя он такой же Марконин, как граф Канаверов, убери последнюю букву в русской фамилии — и получишь настоящую.
— Слышал? — спросил Марконин, не тратя времени на приветствие.
— Да. Тебе уже тоже позвонили?
— Первым делом.
— Что будем делать?
— Что, страшно, Валерио? — усмехнулся на том конце собеседник, перейдя на итальянский.
— А тебе, Адриано? Самый первый альфа на свободе и, я уверен, горит жаждой мщения.
— Ну не я же пырнул его Клинком Забвения, — гыкнул собеседник.
— Но ты проголосовал «за», как и я.
— За, против, разницы никакой. Даже тем, кто голосовал «против».
— Ты про Джиротти и Россо? Только они далеко и до них он доберется — если доберется — в последнюю очередь.
— Я и их извещу. На всякий случай. Пусть знают, что их любимчик вырвался на свободу. А по поводу «доберется»… Я бы усилил охрану и поставил бы туда своих бет. Ты же обратил своих слуг?
— Всех до единого, — заверил Канаверов.
— А кого не обратил — обрюхатил, — заржал Марконин. — Знаю я тебя.
— Речь не об этом! — вскипел Канаверов. — Надо как-то решать возникший кризис! Недостаточно усилить охрану, нужно предпринять более активные действия!
— Ну в чем же дело? — хмыкнул Марконин. — Наймем охотников. Таких сейчас развелось, как собак нерезаных.
— Нужны лучшие из лучших!
— Будут тебе такие. У нас в первопрестольной, да и у вас найдется пара профи, — успокоил его Марконин.
— Надеюсь. Очень сильно.
— Да успокойся ты, в конце концов! Сейчас транспорт ходит плохо из-за прорывов. Чтобы ему выбраться из Устьевска и попасть в Санкт-Петербург или Москву придется много попотеть. Дирижаблем или бронепоездом, авто не рискнет.
— Или самолетом…
— Ты когда такую диковинку последний раз видел? — удивился Марконин. — Даже вояки от них отказались!
Тоже верно. После того, как некоторые твари за ними охотиться начали. Те же сильфы. Хлебом не корми, дай как шавка за колесом машины побегать с лаем. А в отличие от дирижаблей нового поколения, самолет — штука тонкая и сложная, впечатается на скорости в тварь и кирдык.
— Тогда охотники на тебе, — сказал Канаверов. — Только выбирай тех, которые потом на нас охоту не объявят.
— Надо подумать. В любом случае расходы — пополам, я тебе пришлю счет, — хохотнул Марконин.
— Давай, только побыстрее. И на этот раз пусть мочат наверняка, хрен с ним, со Стилетом. Дороже обойдется.
— Ладно, до связи. Ты это там, особо не напивайся. А то Констатинов учует, — веселящийся от души Марконин повесил трубку.
Устьевск, квартира-убежище Константинова
— Лами! — позвал я, бросив ключи от мотоцикла на журнальный столик, отозвавшимся противным звяканьем металла по стеклу.
— Я здесь! — отозвалась она, судя по голосу, из ванной. — Сейчас!
Ну сейчас так сейчас. Прелести там намывает, что ли?
— Что звал? — спросила она, закутанная в тот самый халат.
— Мылась, что ли?
— Нет, собаку кормила и морду ей мыла.
— А почему в ванной?
— А где бы ты хотел? Пришлось в джакузи.
— Что??? В моем джакузи??? — я аж охренел от такого счастья.
— Ну не вечно тебе там задницу парить. Не беспокойся, я там все помыла. И наша гостья довольна, — она приоткрыла дверь ванной. — Альба?
В дверь сначала просунулась морда панцирной волчицы, затем и она, робко ступая. Ну сейчас она выглядела куда как лучше. Да еще и чистая, отмытая до блеска — сразу стало понятно, что масть у нее белая. Щитки аж сверкают, шерсть, там, где есть, белее снега.
— Познакомься, кстати. Ее зовут Альба.
— Альба?
— Ну она сама белая, да и это имя созвучно ее настоящему родовому. Я и ты его не выговорим, а ей новое имя понравилось.
— А как ты ее имя узнала? — я аж охренел от такой неожиданности. — Она же не говорит и вообще…
— Кто сказал, что она не говорит? И кто сказал, что эти твари — неразумные создания?
— А-а… Это у тебя не написано…
— Как-то упустила. И еще, если они не говорят с людьми, то это не значит, что они это не могут, просто они не хотят. Между собой они общаются великолепно и без слов. Со мной тоже, потому что я — не человек. И они разумные. Не в человеческом понимании, а в их. Нам их понять трудно, не зная их жизни. Но они вовсе не неразумные и не немые. Надо их только побудить к общению.
— Пусть будет так.
Волчица робко подошла ко мне.
— Ну иди сюда, Альба! — я протянул руку и погладил теперь уже свою питомицу, вызвав волну ментальной нежности, привязанности и черте-чего еще там… Короче, любви.
— Она понимает, что ты ее спас. У вас с ней импринтинг.
— Да, скорее всего. У-у, моя красавица! — волчица закрыла глаза и отдалась ласке.
Я представляю, что было бы с профессиональным охотником при виде такого зрелища. Сидят два чудовища и одно гладит другого! Да тут крышу сорвет.
— Ну ладно, — сказал я Лами, не переставая чесать волчице за ухом, в просвете между бронещитками. — Что ты выяснила про Ивашкина?
— Много. Пока все, что тебе дала ведьма, подтверждается.
— Какие мысли будут?
— Разные. Но они вряд ли тебе понравятся. Первое — согласно кодексу Клыка и Когтя нужно будет отменить протокол наследства.
