– Ты ловко все придумал, о Ступающий-в-Паутине! Нам даже пришлось оставить поле боя, и я лично лишен удовольствия растоптать твоих так называемых братьев – Изменяющих…
Это был тот самый пришелец, которого я встретил, во-первых, тогда у портала и, во-вторых, совсем недавно, когда изображал отчаявшуюся жертву обстоятельств. Сейчас я не видел его, но чувствовал раздражение в его голосе. Тьма багровой пеленой застилала глаза. Я вскинул автомат и выстрелил, как мне показалось, в том направлении, откуда доносился голос. Ответом был только смех, отражающийся от пустых стен.
– Ты слеп, Ступающий-в-Паутине! Ты привел своих друзей на погибель. Послушай, как они умирают сейчас там, за стеной.
Неожиданно, как по волшебству, ожил ПДА, и я действительно услышал переговоры своей бьющейся насмерть группы. Но паники в их голосах не было: парни воевали грамотно, не подпуская сектантов на бросок гранаты. Дрогнул пол, я упал на колено, уперевшись прикладом «ковруши» в пол. Коснулся другой рукой земли и ощутил под руками кафель. Боль стала нарастающими волнами затапливать сознание, вытесняя все остальные мысли, но я нашел в себе силы подняться.
– У тебя нет больше защиты, человек, я могу сделать с тобой что угодно, а потом выпотрошу и заберу этот проклятый кусок кварца. Это будет чертовски больно, человек!
Ткач был уверен в моей беспомощности. Некая сила, подхватив меня с пола, вырвала из моих рук оружие, глухо звякнувшее об пол, подняла тело над землей. Сквозь волны боли и подступающую тошноту проступало только одно желание: хоть на мгновение увидеть врага, дотянуться до пистолета в набедренной кобуре и закончить этот театр абсурда. Навсегда.
Вдруг, на самом краю сознания, я почувствовал Зов. Но это был не кровохлёб, слишком слабым было касание, слишком боялся тот, кто пытался заговорить со мной. От источника пришел импульс узнавания, радости и отчаянного желания помочь. Робкий лучик пробил красную пелену, застившую глаза. Некто пытался рассеять морок, насылаемый Ткачом, но лишь пробил дырку в покрывале, через которую я увидел край пустого бассейна и четырехметрового пришельца, державшего меня в захвате, не касаясь тела непосредственно. На ум приходил только телекинез, которым так ловко умели пользоваться ягеры. Превозмогая боль, я нащупал левой рукой пистолет и, выхватив его, выпустил все двадцать пуль двумя очередями в голову существа, почти доконавшего меня. Ткач уже почти подобрался вплотную и не ожидал атаки. Пулями ему разворотило приплюснутую голову, вышибив все три пары глаз. Послышался рев. Хватка оков, удерживавших меня в воздухе, не ослабевала, и тогда я вынул из рукавного шва нож, что есть силы рванувшись вперед. Прыжок, к моему удивлению, получился, и вот я уже покромсал голову существа из другого мира, не обращая внимания на ответные удары. Рев затих. Ткач рухнул навзничь, красный туман отступил, а вместе с его исчезновением вернулся свет, испускаемый Ключом. Оставив тушу пришельца в луже красной, как и у всех нас, крови, я попробовал встать, и это у меня получилось. Странно, мне всегда казалось, что кровь у пришельца зеленая или голубая. Нет… Видно, у всех, кто хочет быть счастливым, кровь только красного цвета. Я огляделся и посмотрел на часы: циферблат был разбит, из-за сетки трещин было не разобрать, сколько времени длился этот кошмар. Закончился ли бой? Уцелел ли хоть кто-то из тех, кто дорог мне?..
Обелиск из переливающегося, похожего на кварц минерала высился на том самом месте, где и должен был находиться. Воздух передо мной задрожал, и открылся бледный, с едва видимыми границами портал. Не мешкая ни секунды, я быстро шагнул внутрь. Песня Ключа уже сводила меня с ума, заполняя собой все уголки сознания, я ничего не видел, кроме сияющего, как тысяча солнц, куска кварца. Шагнув из провала Междумирья, я расстегнул комбез и вынул Ключ. Свечение разом исчезло, на ладони остался кусочек камня точно такого же цвета, что и сам Обелиск, только с крохотными вкраплениями голубого и красного. Обелиск загудел, и прямо напротив моего лица открылось небольшое углубление, куда я вложил осколок, именуемый Ключом. В тот же миг земля задрожала, и все вокруг наполнилось оглушительной какофонией звуков, в которой я, казалось, различал крики людей, рык химер, предсмертные мысли гибнущих в своем убежище Изменяющих, бьющихся с втрое превосходящими силами разных существ, многих из которых я даже не возьмусь описать. Ткачи таяли в воздухе, их ручные твари, почувствовав свободу от оков чужой воли, стали сначала бестолково метаться, а потом набрасываться на всех, кого видели вокруг. По всей Зоне с гудением схлопывались аномалии. Исчезали, затягиваемые притяжением своих миров, разные существа: ягеры, мозгоед, даже Плоть стайками вспархивала в вихре водоворотов и исчезала в воздухе, но я чувствовал, что Зону покидают не все, далеко не все, а лишь та малая часть, что либо была призвана Ткачами, либо просто немыслимыми дорогами случайно пришла на Землю.
– ПРОСИ. КАК МЫ МОЖЕМ ПОМОЧЬ ТЕБЕ?
Голос пришел отовсюду. Сильный и чистый, он не имел эмоциональной окраски и не мог принадлежать ни мужчине, ни женщине. В горле было сухо, голова кружилась, и я просто свалился навзничь, не в силах стоять на ногах. На память пришли слова Сухаря, Рэда, призрака из тоннелей под Могильником, убитого мной снайпера-наемника, майора, нанятого сектантами и погибшего за то, во что он верил, американца, отдавшего жизнь за благополучие жены и маленькой девочки со странным именем Пруденс… Десятки голосов звали и просили меня о чем-то. Но в конечном итоге все слилось в слова: ХОТИМ ЖИТЬ СЧАСТЛИВО. И я вдруг понял смысл существования Камня, смысл Зоны вообще. Он раскаивался. Его с самого начала мучила каждая смерть, вызванная его появлением здесь. Даже малое, мелкое существо вроде кузнечика, по понятиям этой на первый взгляд бездушной и холодной глыбы кварца, было тяжкой потерей. Я испытал отголоски того ужаса, который испытал Камень, осознав гибель первого разумного существа тысячи миллионов лет назад. С тех пор он упорно решал уравнение счастья, стараясь, чтобы эта субстанция была у всех там, куда Камень заносили червоточины мироздания. Но только столкнувшись с человеческой философией, он решил уравнение окончательно. Поэтому просьбы и выглядели так причудливо. В Зоне были счастливы все, потому что у каждого тут была цель. В самом деле, каждое мгновение жизни здесь наполнено смыслом, всегда есть цель, как бы странно и причудливо она ни выглядела. Пришелец постарался, чтобы это было так.
Камень верно понял смысл уравнения: счастье – это состояние, когда ты нужен не только другим, но и когда ты ощущаешь смысл и необходимость каждого своего поступка, каждой мысли и слова. Ибо без этого гаснет свет души, исчезает искра, теплящаяся в каждом человеке, которая горит тем ярче, чем яростнее человек борется за осуществление заветной мечты, выполняет свой долг не для галочки, а лишь если того требует его сердце; отдает себя без остатка тому или той, кто стал для него средоточием всего сущего. Но проявляется это заветное желание только в тот миг, когда кроме заветной цели нет больше ничего. А остальное отступает на задний план, осыпавшись, словно шелуха, и остается только оно, это самое единственное и заветное желание – быть счастливым, проступающее и почти осязаемое. Когда на карту поставлено все, и впереди только край пропасти и спасительная ниточка, – это самое заветное представление о твоем счастье. Так или иначе, в Зоне все знают, что это и как сделаться его обладателем, и каждый по-своему копит силы для последнего рывка, для единственно верного решения. Поэтому, как бы люди ни хотели уйти отсюда, они все равно возвращаются, ибо чем дальше от них серое, хмурое местное небо, тем более тусклым становится огонек, теплящийся где-то глубоко внутри.
