Я произнес:
– Сеньор Рамирес, можно, я возьму несколько бандерилий? Штук шесть.
– Ты - бандерильеро? - Рамирес зашевелил мохнатыми бровями. - И куда же ты будешь их кидать? В стену?
– В воздух. - Феррера сам подошел, и набрал шесть пик, и дал их мне. - Сейчас увидишь, дядя Леон. Да, вот еще что - у тебя есть жакет матадора, дядя Леон?
– Есть…
– Дай.
– Зачем? - В глазах старика мелькнуло недоверие.
– Дай. Нужно.
И действительно, старикан полез в древний коричневый шкаф. Он долго возился в шкафу, согнувшись, выставив к нам тощий зад и придерживая рукой дверцу, которая норовила отвалиться. Наконец извлек что-то.
– Это, - сказал Рамирес. - Сам Asesino Carlos выступал в нем. Кажется, он подойдет по размеру.
Я не знаю, кто такой был Карлос и почему у него была прозвище Asesino - «Убийца». Но когда я надел его жакет, мне невольно захотелось подтянуться, встать на цыпочки, как это делают тореадоры, и взмахнуть плащом, и почувствовать, как рога быка рассекают напряженно сжавшийся воздух совсем рядом, в смертельно опасной близости, в родственной близости, и пот выступил на моей спине…
– Пойдемте, сеньор, - произнес я. - Я покажу вам…
Во дворике Рамиреса было тоже не очень-то много места. Но у меня даже не было мысли, что я могу уронить бандерильи или задеть ими какое-то из растений, растущих здесь в изобилии, как в джунглях. Я даже не знаю, как я работал - не чувствовал этого, не видел глаз двух моих зрителей, да и не было мне до этого дела в тот момент. Я просто жил - в тесном движущемся промежутке пространства и времени между вертящимися, острыми пиками. Я даже не стал ловить бандерилью зубами - потому что слишком много было в этом позерства, и показного геройства, и несовместимо это было с этим местом и с этими старыми выцветшими пиками, настоящими бандерильями, не раз сидевшими в холке живого быка. Еще живого…
И вдруг все кончилось. Я обнаружил, что стою и смотрю на старого Леона, а он смотрит на меня. И из глаз его текут слезы.
– Спасибо, сеньор Рамирес, - сказал я. - У вас очень хорошие бандерильи. Возьмите их обратно.
– Не надо. - Старик вытер крючковатым пальцем слезу, затерявшуюся в одной из морщин его коричневого лица. - Оставь их себе, мучачо. Конечно, ты не тореро. Но ты - el maestro real [Настоящий мастер {исп.).] в своем деле. Браво!
И он медленно захлопал в ладоши. Вот так я получил свой костюм тореадора. Настоящий костюм. Я заработал его.
Так я и жил теперь. В определенное время, два раза в день, начиналось представление, в котором я принимал участие. Это было мексиканское представление. И работал я теперь не под диско-музыку и даже не под фламенко. Мне подыгрывали марьячи - музыканты, под музыку которых пляшут свои танцы мексиканские обитатели ранчо. Проще говоря, скотоводы. Впрочем, играли мои марьячи вполне хорошо, ритмично. Происхождение все мои мексиканцы имели испанское, никто из них ни разу в Мексике не был и не собирался там побывать. Я уже говорил, как испанцы относятся к Латинской Америке. Кажется, единственный латинос, которого они все поголовно любят - это Че Гевара.
Я выступал пять раз в неделю. А два дня у меня были полностью свободными.
Короче говоря, ничем не занятого времени у меня теперь было хоть отбавляй. Поначалу мне даже скучновато было. Я ведь уже привык колесить на своем мотороллере с утра до вечера, останавливаться там, где есть возможность заработать хоть пару песет, и показывать свое искусство. Я привык быть свободным.
Теперь я зарабатывал побольше. Ненамного. Зато у меня была легальная работа и нелегальное, но очень весомое покровительство щеголя и ловеласа Габриэля Ферреры. Он чем-то был обязан моему дядюшке Энрико. Хотя чем он мог быть ему обязан? Феррера так же походил на правильного католика, как я - на Папу Римского.
Может быть, все дело было в симпатии Ферреры ко мне как человеку? Мне хотелось верить именно в это.
Ни о каких «левых» подработках жонглером, конечно, больше речи быть не могло. Я пробкой вылетел бы из Парка Чудес. А потом и из Испании.
Мне было скучновато. Я быстро исследовал все близлежащие бары, я познакомился со многими людьми, но друзей себе, конечно, не нашел. Я редко нахожу себе друзей.
А потом я подружился с Анюткой.
Ей трудно давался испанский язык. Я могу ее понять. Я, например, по-китайски и двух предложений не выучил, хотя Анютка повторяла мне их сто раз. Слишком большая разница между восточными и европейскими языками. Другая цивилизация, другой мир.
Я слонялся без дела в перерыве между двумя выступлениями. Мне уже надоело ходить по Парку и смотреть на отдыхающий народ, слушать ребячий гвалт. И в этот момент я шел по зоне, закрытой для туристов. Здесь, между прочим, не менее интересно.
В этот день наиболее интересным местом показалась мне небольшая травянистая лужайка. На этой лужайке находилась девушка. Она выполняла какие-то упражнения. Двигалась она плавно, ноги ее в просторных сатиновых шароварах мягко ставили ступни на траву, руки совершали медленные пассы, разглаживая невидимую воздушную ткань. Движение ее не прекращалось ни на секунду, одна поза перетекала в другую, как меняют свою форму облака в небе - естественно и грациозно.
Это было очень красиво. И это показалось мне совсем нетрудным. Я тоже захотел так сделать.
Я не стал спрашивать разрешения. Я просто встал неподалеку, шагах в десяти, и стал двигаться вместе с ней.
Это оказалось дьявольски тяжелым занятием. Через две минуты мои постоянно полусогнутые ноги запросили о пощаде. Я уж не говорю о том, что я не успевал повторить движения за девушкой. Хуже было другое: то, что казалось таким легким и естественным со стороны, было совершенно невыполнимо. Невозможно удержать равновесие на согнутой левой ноге в то время, как правая нога идет назад и влево, и вот уже даже пяткой невообразимо вперед, и туловище перекручивается, а законы тяготения ласково зовут тебя плюхнуться на шелковистую травку и плюнуть на все к чертовой бабушке.
Что я и сделал.
– Слушай, как это у тебя получается? - спросил я, глядя снизу вверх на девушку. - Это кунг-фу, да?
– Что? - девушка вдруг обратила внимание на то, что я существую на свете и лежу рядом на траве. Она даже остановила свое движение. - Здравствуйте. Что вы сказали, сеньор?
– Я не сеньор. - Я встал в полный рост. Девушка была ниже меня на полторы головы. Она была маленькой и изящной, как куколка. И она была китаянкой. - Меня зовут Мигель. Я говорю: это - кунг-фу? То, что ты сейчас делала?
– Гун-фу - это неправильный название. - Она мило улыбалась. - Гун-фу - это значит просто «мастерство». Или «старание». Так называют европейцы. Китайцы называют «у-шу». Это значит «боевое искусство». Это правильный название.
